— Это вся твоя история? — спросил он насмешливым тоном.
— Да, — ответил боцман, удивленный этим вопросом.
— И ты на самом деле веришь в существование этого корабля-призрака?
— Еще бы не верить!.. Я видел его собственными глазами!
— А, может, тебе все же казалось, что ты его видишь?..
Папаша Катрам бросил на него такой взгляд, каким с сожалением глядят на слабоумного, которому все равно ничего не втолкуешь.
— Вот что, Катрам, — сказал капитан, становясь серьезным. — Тебе никогда не приходило в голову, что ты был обманут каким-то природным феноменом?
— Нет, капитан, — отвечал боцман решительно.
— Скажи, а ты слышал когда-нибудь о мираже, который называется фата-моргана?
— Не знаю, что вы имеете в виду.
— Тогда я тебе объясню. На море или в больших пустынях, в Сахаре, например, иногда случаются странные явления: озера, горы или какие-то здания, находящиеся за горизонтом, на какое-то время возникают на линии горизонта и становятся отчетливо видны. Ученые давно выяснили, что все это происходит оттого, что нижние слои воздуха, расширившиеся от соприкосновения с горячей почвой или с поверхностью воды, не смешиваются с верхними слоями, а только соприкасаются с ними, отчего возникают оптические иллюзии. Простая скала покажется тебе зеленеющим островом, лодка — судном, а небольшое судно — гигантским кораблем, человек может выглядеть великаном и так далее. Не думаешь ли ты, что так было и с вашим «Летучим голландцем»?
— Не думаю. Все это выдумки ваших ученых.
— Нет, Катрам, выдумки встречаются как раз у неученых. Вы все там на судне были обмануты простым миражом. Тот гигантский корабль, который вы видели и приняли за «Летучего голландца», был просто мираж. Скорее всего, это был просто обыкновенный парусник, проходивший в это время параллельным курсом за линией горизонта, но увеличенный и преображенный фата-морганой. Ну и легковерный же ты, Катрам!..
Боцман выслушал его недоверчиво, но ничего не сказал. Постоял несколько мгновений, точно решая, спорить или не стоит, потом повернулся и медленными шагами ушел.
Хотя объяснение, которое дал всему услышанному капитан, и было с научной точки зрения верным, оно не очень-то убедило экипаж, и я готов был побиться об заклад, что ни один матрос в ту ночь не спал спокойно, а вахтенные не раз и не два тревожно вглядывались в ночное море, чтобы проверить, не появился ли на горизонте проклятый «Летучий голландец».
Весь следующий день папаша Катрам не показывался на палубе. Забившись в боцманской, он спал, как сурок, а проснувшись, допил, что оставалось в бутылке и с акульим аппетитом съел принесенный юнгой обед.
Впрочем, в его присутствии на палубе не было необходимости, поскольку погода стояла прекрасная, ветер был слабый, море, как зеркало, и судно ровно шло своим курсом без всяких происшествий или помех.
Но только лишь солнце скрылось за горизонтом и в небе появилась луна, неясно отражаясь на чистой поверхности моря, как послышался скрип лестницы главного люка и на палубе показался старый моряк.
Он жадно вдохнул морской воздух, бросил беглый взгляд на паруса и прошелся враскачку от носа до кормы, не сказав никому ни слова. Затем он уселся на бочонок и задумчиво принялся набивать свою трубку, прокуренную и черную, как штаны трубочиста.
Тут же по два, по три — сначала самые смелые, потом более робкие и наконец самые суеверные — матросы подошли и окружили его. Последним вышел из своей каюты капитан, держа в руке заветную бутылку.
Все уважали задумчивость старика, никто бы долго не осмелился прервать его размышления, но терпение не было самой главной добродетелью капитана, и ждать он у нас не любил.
— Эгей, папаша Катрам, ты жив? — шутливо окликнул он боцмана. — Очнись, старина!
Старик поднял голову и, пристально взглянув на командира, спросил его в упор:
— Вы верите в морского царя?
Капитан разразился было веселым смехом, но ни один матрос его не поддержал. Скорее уж они смотрели на него с осуждением, как бы удивляясь тому, что он смеется над такими серьезными вещами, о которых рассказывает папаша Катрам. Однако сам морской волк и вида не показал, что обиделся, хотя на лбу его сильнее обозначились морщины, а на лицо легла тень.
— Ну, ладно, — хлопнув своими узловатыми, мозолистыми руками по бочонку, проговорил он. — Это вы мне скажете потом!
Он снова погрузился в недолгое раздумье, но вдруг встряхнулся, словно найдя в своих далеких воспоминаниях то, что искал, и начал такими словами:
— Сейчас не уважают старые морские обычаи и традиции, их отбросили в сторону, точно какой-то бесполезный хлам. Никто не считает нужным хотя бы изредка отдать дань уважения Нептуну, владыке морских глубин. Кто сегодня, переходя экватор, думает о том, чтобы почтить его? К дьяволу суеверия этих стариков, плевать мы хотели на вашего Нептуна!.. Но как же мстит иногда за это владыка морей!.. О да! Вы, наверное, думаете, что старые моряки придумали этот обряд, чтобы вас, умников, посмешить, дать вам повод повеселиться над ними? Но они были не глупее вас и знали, что делают.
Что вы знаете об обряде перехода через экватор, который отмечается сегодня в лучшем случае лишь окроплением палубы да выливанием на голову кому-нибудь ведра воды? А в прежние времена это была важная церемония, и ни один моряк, как бы ни был он храбр, не осмеливался пренебречь ею, поскольку месть Нептуна рано или поздно настигла бы его. И я вам это докажу.
Папаша Катрам снова зажег трубку, примял своим огнеупорным пальцем тлеющий в ней табак, опрокинул стакан вина, который ему подал юнга и, потребовав величественным жестом абсолютной тишины и устроившись на бочонке поудобнее, приступил к своему второму рассказу.
— Странная, непостижимая судьба словно толкала меня наниматься на самые злосчастные суда в нашем флоте — хоть я и не искал их, вовсе нет! Почти все капитаны, с которыми я плавал за мою долгую морскую жизнь, были безбожники и богохульники, а морские традиции были для них пустой звук. Так случилось и в тот раз, когда я нанялся в качестве марсового на один старый корвет. Это был хороший парусник, немного старый, конечно, но с корпусом еще очень крепким, способным выдержать самые дальние плавания, и потому ему нередко приходилось пересекать экватор и в том, и в другом направлении.
Обычно наш капитан все-таки воздавал дань уважения владыке морей, переходя из северного полушария в южное, и никогда не раскаивался в этом. Во всяком случае он многие годы уже плавал без всяких происшествий, легко выходя из штормов и всяческих прочих передряг. Но, к сожалению, люди меняются, и не всегда в лучшую сторону. Так и наш капитан. Поддаваясь веяниям времени, он понемногу сделался скептиком, все реже и все неохотнее следуя морским традициям, все чаще позволял себе ими пренебрегать.
