– Несчастное дитя! – с волнением проговорил священник. – Что могу сделать я, ничтожное создание? Один Бог может совершить чудо, которого ты у меня просишь. Во всяком случае, я исполню свой долг и отправлюсь на призыв умирающей. Встань, Карденио! Ты – храбрый юноша, и я готов следовать за тобой!
– Увы, мой отец, как пустимся мы в дорогу, если ураган свирепствует с такой силой?
– Ничего, сын мой.
– Падре, чтобы добраться сюда, мне пришлось преодолевать смертельные опасности. Реки разлились, превратившись в бушующие потоки. Они несут в грязных волнах вырванные с корнем сломанные деревья.
– Так ты колеблешься, дитя мое, тебе не хватает веры?
– Нет, отец мой, я не колеблюсь, и мое сердце полно веры. Но в такое время начать путешествие – значит идти навстречу верной и ужасной смерти!
Миссионер встал и вдруг словно преобразился. Глаза его сверкали, бледное лицо сияло.
– Зачем же ты здесь, – произнес он громовым голосом, – если у тебя нет ни решимости, ни веры? Или ты сомневаешься в Божьем могуществе? Ты сам сказал, что ждешь чуда! Неужели Богу труднее исполнить два, чем одно? Господь всемогущ, пути его неисповедимы; если он помог тебе добраться сюда, это значит – он хочет спасения твоей сестры. Если она умрет, ты – запомни это хорошенько, Карденио, – один ты будешь ее убийцей!
– О, мой отец, – в отчаянии воскликнул юноша, – не говорите так, заклинаю вас. Убить сестру, мою дорогую Флору! Отец мой, вы сведете меня с ума! Я, видимо, еще ребенок, который не понимает, какие произносит слова. Едемте, отец мой, я готов следовать за вами. Конечно, Бог спасет сестру и приведет нас к ней целыми и невредимыми. Что нам ураган, если Бог с нами!
– Хорошо, хорошо, дитя мое, – проговорил кротко священник, – теперь ты говоришь как мужчина и христианин. Кстати, – добавил он, прислушавшись, – кажется, буря стихает. Вот – и раскаты грома тише, и ветер не так воет, и дождь больше не льет с такой остервенелой силой. Бог услышал твою молитву, сын мой! У нас ведь есть вера, и теперь нам нужна только храбрость. Да будет благословенно имя Господне! Да исполнится его святая воля! Аминь! – тихо прошептал священник.
Воцарилось короткое молчание.
– Твое платье, наверное, высохло. Пойди переоденься, а я в это время приготовлю все для нашего путешествия.
– Бегу, мой отец!
– Подожди, у тебя, кажется, две лошади?
– Да, две. Разве их недостаточно?
– Достаточно, если лошадь твоя вынослива.
– Это мустанг, которого я сам объездил. Он молод, полон сил и мог бы легко, если понадобится, везти двоих.
– Это как раз то, что нам нужно, особенно если у него твердый шаг.
– Он, отец мой, может бежать не спотыкаясь по льду. Но к чему, позвольте вас спросить, эти вопросы?
– Милое мое дитя, судя по твоим словам, мы отправляемся к умирающей, – ответил священник, – Может быть, нам придется ее причастить. В этом случае необходимо присутствие Фраскито.
– Вы правы, отец мой, – пробормотал юноша. – Но вы вполне можете довериться моей лошади. Она доставит нас обоих в целости, если, конечно, не случится ничего непредвиденного.
– Хорошо! Переоденься и приготовь лошадей. Отправляемся через десять минут. Всякое промедление может стоить жизни твоей сестре.
– О, мой отец! – воскликнул юноша, заливаясь слезами. – Как вы добры и как я вам благодарен! Я буду готов через десять минут.
– Иди же! И поскорей!
Молодой человек поцеловал аббату руку и, едва сдерживая рыдания, бросился из комнаты.
Сборы аббата были недолгими. Он захватил с собой саквояж с лекарствами и несколько необходимых ему вещей. Молодого же человека он выпроводил из комнаты с единственной целью остаться на несколько минут в одиночестве и собраться с мыслями перед выполнением предстоящей тяжелой миссии.
Несмотря на непродолжительное пребывание в Кастровилле, аббат был довольно дружен с доном Мельхиором Бартасом. По странной случайности, дон Мельхиор оказался обязанным миссионеру. Они быстро сблизились, и человек, который до тех пор жил на своей плантации практически отшельником, вдруг почувствовал доверие и дружеское расположение к молодому священнику, честность и откровенность которого сквозила как в его манерах, так и в речах. После нескольких дружеских бесед со старым плантатором аббат понял, что в сердце этого скрытного и мрачного человека есть какая-то давняя, тайная, но до сих пор не зажившая рана. Побуждаемый состраданием и любовью делать добро, миссионер хотел узнать причину, чтобы, если возможно, устранить ее и таким образом возвратить спокойствие несчастному человеку. Несмотря на глубокое сострадание, которое он испытывал, невольная радость (если это выражение здесь уместно) закрадывалась в его сердце, радость при мысли о том, что Бог посылает этот неожиданный случай, чтобы дать ему возможность осушить слезы несчастного.
Дверь отворилась, и вошел Карденио. Он переоделся и теперь выглядел бодрым и почти веселым, готовым, судя по решимости, светившейся в его глазах, на все.
– Вот и я, мой отец. Если вы готовы, мы можем отправляться.
– Я не задержусь. Но где же мой помощник?
– Я здесь, мой отец, – проговорил Фраскито, появляясь в дверях. – Заканчивал приготовления к отъезду.
– Смотрите, отец, – радостно воскликнул юноша, – дождь перестал, от урагана и следа не осталось!
– Вот видишь, дитя мое, как Бог нам покровительствует. Поедем! И не сомневайся более никогда во всемогуществе Господнем!
– Едем, мой отец!
С этими словами они вышли из комнаты в сопровождении Фраскито, который освещал им путь.
КАКИМ ОБРАЗОМ АББАТ ПОЛЬ-МИШЕЛЬ УКРОЩАЛ ДИКИХ ЗВЕРЕЙ
В ту минуту, когда Фраскито собирался открыть дверь, снаружи послышались тяжелые шаги, смех, проклятия и лай собак. Брови священника слегка нахмурились.
– Тише, – сказал он Фраскито, положив руку ему на плечо, – вернемся!
Они вернулись в комнату. В ту же минуту в наружную дверь забарабанили.
– Где лошади? – спросил священник.
– Они в конюшне, я не хотел заранее их выводить, – отвечал Карденио.
– Хорошо, дитя мое. Сам ты тоже иди в конюшню и не двигайся с места, пока я тебя не позову. Даже если услышишь сильный шум.
– Вам угрожает какая-нибудь опасность? – вскричал молодой человек. Глаза его блеснули.
– Не бойся ничего, дитя мое, – кротко отвечал священник. – Ступай и слушайся меня!
– Хорошо, отец мой, я исполню ваше приказание. Но если вам грозит оскорбление…
– Тише, дитя, – прервал его миссионер. – Забота о моей чести касается меня одного. Ступай!
Между тем стук становился все сильнее и сильнее. К нему примешивались брань и угрозы. У Карденио вырвался гневный возглас. Но повелительный жест аббата заставил его сдержаться и молча выйти из комнаты. Едва он вышел, как священник обратился к своему служителю:
