Ефремов знал: одно неосторожное слово — и ему конец. Сверкнет кривая сабля, покатится в пыль его голова. Так умереть глупо — надо жить, чтобы убежать отсюда. И, с трудом шевеля распухшими губами, ответил;
— Служить буду.
Аталык вздохнул с облегчением.
ТОСКА ПО ДОМУ
Стал теперь Филипп Ефремов именоваться юзбаши, по-российскому соответствовало это капитанскому чину. Командовал он сотней солдат, среди которых было двадцать человек из русских пленников и беглых крепостных, заброшенных причудами судьбы в Бухару.
Были в его сотне сыновья русских солдат из отряда Бековича-Черкасского, которого в 1717 году отправил Петр I к хану хивинскому послом. Поход этот кончился неудачей. Хивинский хан заманил Бековича-Черкасского в предательскую ловушку и перебил весь отряд. Только проводнику хадже Нефесу и казаку Михаиле Белотелкину удалось бежать.
Но Ефремов узнал, что погибли тогда не все русские солдаты. Сто из них были присланы в Бухару, где хан создал крепкую армию. Об этом еще ничего не знали в России.
Взял в свой отряд Ефремов и Степана Родионова, добившись, чтобы аталык отобрал его у муллы. Теперь они снова были вместе и еще крепче сдружились. Их сблизила тоска по родине.
Все кругом было иное: и дома, и одежда, и обычаи. Даже Новый год здесь праздновали по-иному: в февральское новолуние.
Вскоре встретили друзья еще одного земляка. Проезжая мимо придорожной кузницы, остановились они подковать лошадей.
— Эй, усто! (Усто — мастер) — крикнул Степан, подойдя к двери кузницы. — Салам алейкум! Коней ковать, быстро!
И вдруг в ответ хрипловатый бас ответил по-русски:
— Это кто там торопится, как поповна замуж? Успеешь.
На пороге появился старик в кожаном фартуке, вытирая рукавом лицо. Он отнял руку, и друзья увидели, что ноздри у него вырваны.
Так встретился Ефремов с Егором Прохоровым. Рассказал им старик, что каторжный свой знак получил на уральском заводе. Оттуда он ушел к Пугачеву. А после разгрома восстания, спасаясь от верной виселицы, убежал в степь. Долго странствовал по казахским улусам, пока добрался до Бухары. Здесь его ремесло было в большом почете.
Старый кузнец понравился Ефремову. Чем-то он напоминал ему родного отца. Такой же неунывающий, острый на язык и справедливый. И он уговорил Егора перейти к нему в сотню войсковым кузнецом.
Раньше Ефремов ни за что бы не поверил, что подружится он с беглым каторжником. Не против таких ли мятежников, как Егор, вел он свой отряд в оренбургские степи? Но, видно, прав был тот солдат, который как-то сказал ему вслед у костра: «Вот хлебнет горя горького, может, человеком станет».
О многом передумал Филипп Ефремов и сильно переменился, попав на чужбину. Стал он сам подневольным пленником, которым каждый мог помыкать, и понял, что такое рабская доля. Теперь ему стыдно было за те прежние, глупые юношеские мысли, когда покрикивал он на солдат и считал пугачевцев злоумышленниками и мятежниками. Он пытливее, сознательнее присматривался ко всему, что творилось вокруг. Видел, что богата и обильна Бухарская земля, а народ живет в бедности. С каждого дехканина, как называли здесь крестьян, ханские слуги драли по три шкуры. За все брали большие налоги: за землю, за воду, за урожай, за скот, даже за орехи, собранные в лесу. При малейшей провинности наказывали плетьми, сажали в подземные темницы, мучали и пытали, отрубали руки и ноги. Не было на это никаких законов, только приказ аталыка или его чиновников.
— Эх, своего Емельяна Ивановича им бы надо, — вздыхал частенько Егор.
И Ефремов понимал его.
Он завел тетрадь, в которую записывал подробные сведения о Бухарин. Записывал узбекские и таджикские слова, удивившие его обычаи. Много было для него любопытного. Вот, например, хлопчатая бумага. Привозят ее бухарские купцы в Россию, а как она делается, никто на Руси еще не знает. Надо об этом рассказать:
«Зерна, размоча, смешав с золою, сеют на песчаных местах, где вырастают тонкие ветви с листьями, вышиною более аршина, на них же яблоки зеленые, кои, когда поспеют, сделаются серые и будут с большой грецкий орех, сверху расколются на четыре части, и в середине означится бумага, потом ту бумагу выбирают и зерна от нее отделяют, а ветви травят на печение хлеба…»
Ефремов записывал все это по-русски, чтобы, не дай бог, не забыть родного языка. Записи эти как-то ощутимо связывали сержанта с далекой родиной. Он представлял, как земляки будут с любопытством читать эти вести о незнаемых странах. Степан Родионов подсмеивался над Ефремовым:
— Ну, опять пошел бумагу марать. Пойдем лучше на базар. Я такого аргамака присмотрел, не конь — огонь!
А старый Егор, наоборот, заставлял читать ему все и напоминал:
— Ты вот про погоду не забудь. Напиши, что снег здесь в редкость.
И Ефремов заносил в свою тетрадь точные и достоверные сведения о растениях, животных, о погоде и дорогах, о бухарских городах и расстояниях между ними, даже не подозревая, что создает первое на русском языке географическое описание Средней Азии…
За восемь лет плена много поездил по стране Филипп Ефремов и многое повидал. Ходил он походом с армией Данияль-бия в Персию. Поход был неудачен, и при бегстве погибло немало людей и пало лошадей в пустыне Каракумы. Но завистливый правитель Бухары не унимался. Вскоре он послал свое войско на завоевание Хивы. Поход оказался опасным и трудным. Кони вязли в топких зарослях — тугаях по берегам Аму-Дарьи. В песках налетали внезапно из-за барханов туркменские джигиты.
В одной из таких схваток Филиппа Ефремова снова ранили. На него наскочил здоровенный туркмен в бараньей папахе и выстрелил из ружья почти в упор. Филипп каким-то чудом успел отклониться, но порохом опалило ему правое ухо и щеку. С помощью Степана Родионова Ефремов догнал противника, отрубил ему в схватке руку и забрал в плен.
Начальник аталыкова войска Бадал-бек пожаловал ему за это хорошего аргамака и кафтан кармазинный, почти новый…
Так шли годы в бессмысленных битвах, в вечных переездах по чужим городам и селениям. Восемь лет уже были они в плену. И все чаще задумывался Ефремов: зачем он воюет в этой стране? Против кого, за что? Горько становилось на душе от этих мыслей.
По вечерам, расседлав лошадей, русские пленники собирались кучкой возле костра, заводили разговоры о доме, о родной стороне. Нет, теперь не обрывал Ефремов своих солдат. Сам с тоской вспоминал еловые леса, что шумят неумолчно по берегам
родной реки Вятки, где мальчишкой ловил он пескарей и купался в жаркий июльский полдень.
Уединившись где-нибудь в уголке с приятелем, Ефремов часто мечтал о побеге. Мечтать было легко и приятно, но как это сделать? Тут мнения друзей расходились. Степан Родионов считал, что нужно бежать тем же путем, каким попали сюда.
