такие как Парфянское царство и держава Сасанидов или китайская империя Хань. Историк Аммиан Марцеллин, грек по происхождению, который жил и писал в IV в., называл Рим городом, «которому суждено жить, пока будет существовать человечество», а о Римской империи говорил, что она, «согнув гордую выю диких народов, дала им законы, основы свободы и вечные устои» [13] [14].
В какой-то мере это преувеличение, но не такое уж большое. Аммиан Марцеллин был далеко не единственным римским писателем, воспринимавшим историю Рима лишь как череду триумфов, протянувшуюся из мрака предыстории вперед в бесконечность [15]. Поэты и историки, такие как Вергилий, Гораций, Овидий и Тит Ливий, много говорили о природном превосходстве римских граждан и посвятили немало строк их славным достижениям. В «Энеиде» Вергилия, где изложен миф о магическом происхождении империи, говорится: «Я же могуществу их не кладу ни предела, ни срока, дам им вечную власть» [16]. Жителей империи при этом называют «римляне, мира владыки, облаченное тогою племя» [17]. «Римляне умеют и действовать, и страдать с отвагою», – писал Ливий [18] [19]. Даже через четыреста лет после того, как империя пережила исключительно неспокойный период гражданских войн, узурпаций, убийств, вторжений, политического раскола, эпидемии и почти банкротства, Марцеллин все еще утверждал: «По всем, сколько их ни есть, частям земли чтят Рим как владыку и царя, и повсюду в чести и славе седина сената и имя римского народа» [20].
Но уже в следующем поколении после того, как Марцеллин написал эти хвалебные строки, западная половина империи погрузилась в состояние окончательного упадка. Римские гарнизоны и правители покидали земли, которые их предки занимали с начала тысячелетия. Власть империи в Британии в 409–410 гг. пошатнулась и больше не восстановилась. Нестабильность, вызванная внезапным выходом Британии из всеевропейского имперского союза, заставляла знатных людей, таких как Аврелий Урсицин и Юлиана, собирать свои богатства и закапывать их в землю, создавая своего рода финансовый тайник (совершенно непреднамеренно превратившийся в блестящую капсулу времени, запечатлевшую дух конца эпохи). К концу V в. Римская империя на западе пала. Это был, как писал великий историк XVIII в. Эдуард Гиббон, «переворот, который будут помнить вечно и до сих пор ощущают на себе народы земли» [21].
Закат и падение Западной Римской империи – исторический феномен, волновавший историков на протяжении многих веков. Наследие Рима остается с нами по сей день, отраженное в языках, окружающем ландшафте, законах и культуре. И если Рим продолжает говорить с нами даже в XXI в., то в Средние века, описанию и изучению которых посвящена эта книга, его голос звучал еще яснее. О закате Римской империи мы подробно поговорим в следующей главе. А сейчас нам предстоит обратиться к ее подъему (точнее, к тому, каким образом империя явилась из кокона республики) на рубеже первого тысячелетия, и увидеть, что происходило на ее землях непосредственно перед наступлением Средних веков. Чтобы должным образом изучить средневековый Запад, мы должны сначала спросить, каким образом вечному Риму (Roma aeterna) удалось выстроить империю, распространившуюся на три континента, объединившую в себе бесчисленное множество народов, огромное разнообразие религий и верований и столь же богатую палитру языков, – империю, в которой были и кочевые племена, и крестьяне-земледельцы, и столичная знать, – империю, простиравшуюся от центров античной культуры до краев известного мира.
Римляне любили повторять, что пользуются особой благосклонностью богов. Действительно, им почти всегда очень везло с погодой. В 200–150 гг. до н. э., в период расцвета Римской республики и Римской империи, на западе царил мягкий благоприятный климат. Почти четыреста лет не случалось крупных извержений вулканов, из-за которых температура время от времени понижалась на всем земном шаре. Кроме того, этот период отличался высокой и стабильной солнечной активностью [22]. Западная Европа и обширные территории в окрестностях Средиземного моря пережили цикл необычно теплых, влажных и исключительно благоприятных во всех смыслах десятилетий [23]. Условия для растений и животных были прекрасные: по лесам, покрывающим Атласские горы, бродили слоны; виноградники и оливковые рощи выращивали дальше к северу, чем когда-либо на памяти живущих. Участки земли, которые в другие эпохи оставались бесплодными и не поддавались плугу, в это время можно было возделывать, а урожайность традиционно плодородных земель заметно возросла. Эти годы благоденствия, когда природа была готова щедро вознаграждать любую цивилизацию, решившую воспользоваться открывшимися возможностями, сейчас иногда называют Римским климатическим оптимумом (РКО), или Римским теплым периодом.
Рим официально стал империей 16 января 27 г. до н. э., когда сенат присвоил приемному сыну Юлия Цезаря, Октавиану, почетное имя Август. До этого республику двадцать лет терзали кровопролитные гражданские войны. В ходе этих событий в 49 г. до н. э. Цезарь захватил власть и начал править как военный диктатор. Однако Цезарь-самодержец не только был рожден своим временем, но одновременно опережал его и был убит 15 марта 44 г. до н. э. (в Мартовские иды). Как заметил ученый и бюрократ Светоний (ок. 70–130), такова была награда за его необузданное честолюбие, в котором многие римляне усматривали желание возродить монархию. «Привычка к власти поработила Цезаря», – писал Светоний. Он пересказывает слух, что в молодости Цезарь якобы видел сон, в котором изнасиловал собственную мать; предсказатели истолковали это как явный знак, что «сон предвещает ему власть над всем миром» [24] [25].
Если уделом Цезаря была слава, то уделом Октавиана – истинное величие. У него на лице словно было написано «империя»: легкая небрежность облика лишь подчеркивала магнетическую красоту его светлых глаз и правильных черт, и можно было решить, что он совершенно лишен тщеславия, если бы не тот факт, что он носил обувь на высокой подошве, стремясь казаться выше своего естественного роста (около 170 см) [26]. Октавиан добился успеха там, где его не добился Цезарь, отомстил за смерть приемного отца и победил врагов в битве и в конце концов стал единственным бесспорным правителем Рима. Став Августом, он сосредоточил в своих руках все политические полномочия, предусмотрительно рассредоточенные при республике, и по сути одновременно играл роль сенатора, консула и трибуна, верховного жреца (pontifex maximus) и главнокомандующего. Что касается его характера, мнения римлян разделились. Был он возвышенным провидцем и несравненным воином и политиком или же растленным, кровожадным, вероломным тираном, спрашивал историк Тацит (ок. 58–116), не указывая, впрочем, к какому суждению склоняется сам [27]. Впрочем, достижения Октавиана как императора (или первого гражданина, Princeps civitatis [28] – он предпочитал это именование) не вызывают сомнений. Придя к власти, он затоптал тлеющие угли гражданской войны, истощившей силы погибшей республики. Затеянное им грандиозное строительство изменило облик Рима: при нем завершили постройки, начатые еще
