Штабс-капитан долго считал Славкина предателем и не разговаривал с ним вплоть до 1939 года. Георгий Александрович слышал, что Овечкин после лечения пытался снова собрать разведотдел, но средств для этого не было, люди разбежались, и затея кончилась ничем. После десятилетнего забвения фамилия капитана вдруг появилась на страницах журнала «Православная проповедь». Овечкин призывал братьев во Христе к покаянию и миролюбию, и хорунжий понял, что капитан свихнулся окончательно. Георгию Александровичу пришлось укрепиться в этом мнении, поскольку после оккупации Польши осенью 1939-го Петр Сергеевич призвал его к себе и требовал клятвы в том, что бывший хорунжий ни за что не встанет под знамена антихриста Гитлера. В сумасшествии капитана бывали светлые промежутки, так как он точно предсказал войну фюрера с СССР. Свое требование Овечкин объяснил Славкину тем, что, раз Гитлер — настоящий антихрист, то Сталин на эту должность уже претендовать не может, а, следовательно, является наименьшим из двух зол. Помня бешеный нрав капитана, Георгий Александрович перечить не стал и молча откланялся. Не ему и не Петру Сергеевичу, думал Славкин, положено судить сильных мира сего, вполне достаточно того, если он сумеет отомстить своим личным врагам. Неуловимые Мстители, без сомнения, занявшие в Совдепии хорошие должности и обросшие жирком, теперь не такие ловкие и обязательно получат по заслугам. Если улыбнется удача, то от его скромной руки немецкого ефрейтора.
Свои поиски хорунжий собирался начать едва попадет в первую увольнительную. Если только хоть кто-нибудь из Мстителей не удрал в эвакуацию, Георгий Александрович его найдет и казнит лично. Немецкое командование на подобное рвение обижаться не должно, чем меньше большевиков на оккупированной территории, тем спокойней им будет жить. Несмотря на сокрушительное поражение Красной армии, когда даже германские моторизованные части не успевают наступать, уже появились, как слышал Славкин, какие-то партизанские отряды. Это любимая тактика Мстителей со времен Гражданской, они вполне могут объявиться и в таком качестве. Остается надеяться, что абвер и гестапо займутся этой проблемой, тогда его зондеркоманда будет прочесывать лес не ради того, чтобы спугнуть пару жирных зайцев.
Деревья вновь уступили место кустарнику, и цепь солдат вышла на откос другой дороги. Офицеры приказали строиться и сделали перекличку. Затем их погрузили в машины и повезли. Георгий Александрович глянул на клочок неба, не загороженный брезентом. Пока солнце высоко, и еще не менее двух раз им придется брать наперевес автоматы и брести через неубранное поле или лес, прежде чем попадут они на улицу Одесскую, где ждет ужин и казарма, размещенная в правом крыле бывшего детского дома…
Покрутив пимпочку старого звонка, Валера понял, что напрасно теряет время. Но несколько ударов кулаком поправили положение.
— Кто там шляется в такую рань? — проворчал недовольный голос за дверью.
— Матвеич, соня, тебе вроде на пенсию рано!
— Кто это? — из голоса пропал весь сон. Дверь распахнулась, и на пороге оказался вполне собранный, не старый мужчина. — Валерий Михайлович? — хозяин посторонился, пропуская гостя. — Проходите, проходите… Никто вас не видал?
— Ты чего такой пуганый? — спросил Мещеряков, следя за тем, как тщательно запиралась за ним дверь.
— Поди есть с дороги хотите? Я сейчас на стол соберу.
— Вообще-то я завтракал в кафе, — сказал Валера.
— Так вы, значит, в городе, товарищ главный инженер?
Мещеряков прошел с хозяином на кухню, где тот все-таки поставил греться чайник.
— Конечно, в городе, — Валера присел к столу и, достав пачку «Мемфисок», закурил. — А ты думал где?
— Там, — неопределенно мотнул головой Матвеич.
— Только тут, никаких «там», понял?
— Не очень, — хозяин покосился на незнакомые сигареты.
— Я — горный инженер, живу в своей квартире. Жена и сын перед войной уехали в отпуск и сюда не вернулись, хотя я их ждал. Теперь, когда фронт сдвинулся на Восток, я решил, что нужно налаживать новую жизнь и обратился в комендатуру. Комендант Юзовки принял меня на работу. А курево, на которое ты так подозрительно косишься, выдано мне в числе прочего пайка. Хочешь курить?
— Теперь понятно, — сказал Матвеич. — А ну, двигай отсюда, горный инженер, к чертовой матери!
— Вижу, ты совсем проснулся? — улыбнулся Мещеряков.
— Да я и не спал, хоть заводы и не гудят, а я все как на смену встаю.
— А чего же не открывал?
— Добрые люди больше в гости не ходят, а вот только такие…
— Договаривай, Матвеич, раз начал.
— Прихвостни! Иди отсюда пока по добру, по здорову!
— А мне сначала показалось, что ты запуганный какой-то, а?
Матвеич схватил топор, лежащий у печки, и замахнулся.
— С тобой ужо управлюсь!
— Рад, что ошибся. В доме кто есть?
— Чего? — топор дрогнул.
— Чужие в доме есть?
— Нет, — занесенная рука опустилась. — А что?
— Тогда присядь… Дело в том, Матвеич, что, отступая, наши не успели взорвать шахты.
Хозяин тяжело опустился на табурет.
— Но ведь должны были!
— Потому я и остался, — сказал Валерка, — нужно все довести до конца.
— Ох, опасное это дело, Валерий Михайлович… Неужели немцы тебе поверили?
— Выбора у них особого нет, — объяснил Мещеряков. — Шахты уголь должны Германии давать, а кто добычу наладит? Своих лишних рук нету, а из советских шахтеров добровольцев, думаю, у гитлеровцев мало. Будут они, конечно, за мной следить, поэтому любая наша ошибка может оказаться последней. Правда, есть одно обстоятельство, которое может нам помочь, — и Валерий рассказал старому рабочему о предложении немецкого коммерсанта Корфа.
— Вот бисов сын! — воскликнул Матвеич. — Так он готов своим свинью подложить, лишь бы заработать? Лихо! С таким помощником мы многое сробить можем.
— Запомни, Матвеич: он такой же враг, как остальные. Если этот немец заподозрит, что мы собираемся испортить шахты всерьез, он первый в гестапо побежит.
— Да я разумею, Валерий Михайлович.
— Комендант мне лично поручил сформировать бригаду рабочих, которые займутся ремонтом шахтного оборудования. Так что, Матвеич, подбери десятка полтора надежных шахтеров из тех, что остались в Юзовке. Ты людей лучше моего знаешь. Объясни всем, что дело опасное, кто колеблется — пусть дома сидит, мы в обиде не будем. Но детали и про Корфа пока не рассказывай. После операции из города придется уходить, так что семейных не выбирай.
— Это ясно.
— Вот тебе документ, аусвайс называется, для фашистских патрулей, ты теперь числишься у них на службе, так что можешь по городу смело гулять.
