Князь оглянулся и вопросительно поднял бровь:
– Это кого же? Тебя?
– Да хоть и меня! – выпалил княжич. – Нешто я Глеба хуже?
– Мал ты еще, Юрий, – устало, будто не в первый раз, ответил князь. – Да горяч не в меру, все норовишь поперек взрослых в беседу встрять. С ляхами так негоже.
– Но отец…
– Цыц! – рявкнул князь и перевел взор на Ягайлу. – Прошу тебя, витязь, отправляйся туда, посмотри на месте, что и как. У меня уж совсем руки опустились.
Князь вздохнул. За троном раздались приглушенные шепотки. Зря это он, подумалось Ягайле. Они хоть и родственники, да нельзя перед ними слабость выказывать, вмиг на клочки разорвут. А ведь всяко может статься: что, если кто из них Глеба со свету сжить и затеял? Сначала старшего, а потом этого, младшего… И самому на престол – шасть? Надо б к этим родственникам присмотреться по возвращении, а еще лучше Акимке перепоручить, он в этих делах лучше понимать должен.
– Все, иди, Ягайло, – пробормотал князь, давая понять, что разговор окончен. – Акимка тебя в палаты проводит да яств сообразит, если надо. Хочу, чтоб завтра с первыми петухами вы в путь отправились.
– Слушаю, князь, – поклонился в пояс Ягайло. – С рассветом выступаем.
Он развернулся и вслед за молодым порученцем пошел к низкой двери.
– Витязь, если нужда в чем есть, доспех какой или иное что, Акимке скажи, он найдет. Казна на дорогу тоже у него будет. Рублей щедро отсыплю.
– Спасибо, княже, – еще раз поклонился Ягайло.
– И это… – раздалось ему в спину.
– Да, княже?
– Сами разумеете, знаю, но напомнить не лишне. Молчите о деле этом, пока оно не разрешится окончательно. Неважно, к добру или к худу.
– Понимаем, княже, – ответил за двоих Ягайло. – И дозволь совет дать.
Князь благосклонно кивнул.
– Ослабь караулы да ворота открой, чтоб люд торговый мог в ряды прийти, как привык, а то от кремля твоего за пять верст горем разит.
– И то верно, витязь. Спасибо тебе. Вы ступайте, а мы тут еще по-родственному посудачим.
Они снова отвесили поясные поклоны и вышли из светелки. Молча пересекли большой зал и углубились в паутину коридоров. При Иване, отце нынешнего князя, многие палаты перестраивали, где разгораживали, где несколько горниц сводили в одну, и теперь не заблудиться в этих катакомбах мог только привычный к ним человек.
– Правда, витязь, нужно тебе что? – спросил Акимка.
– Да нет, все свое с собой, а чужого не надо, – пошутил Ягайло. – Разве что водицы родниковой пусть принесут, в горле пересохло.
– Может, кваску хмельного али чего покрепче?
– Спасибо, друже, но не надо. Завтра голову лучше иметь светлую, да и перестал я хмельное пить совсем, – вздохнул Ягайло.
– Давно ли? – удивленно воззрился на него Акимка и даже сбился с шага.
– Да с того времени, как мы тогда с тобой в корчме[6] погуляли.
– Так они ж первые начали! С ножичками да с дрекольем. Вот и воздалось им по заслугам!
– Да по заслугам, конечно, но души их загубленные на мне, – вздохнул Ягайло.
– Думается мне, не первые то души и не последние далеко, – хмыкнул Акимка.
– То и печалит. Боюсь, уж и не успею всех грехов отмолить.
– Ладно, витязь. Не горюй на ночь глядя, от этого сны дурные приключаются. – Он остановился у неприметной двери, распахнул ее перед Ягайлой. С той стороны звякнул тяжелый засов. – Ложись вон спать, утро вечера мудренее. А девку с водицей я тебе пришлю.
– Слушай, Акимка, а с чего князь Глеба, старшего сына, женить хочет, а не Юрия, младшего?
– Да дядья и кумовья всякие, похоже, зуб на княжеский престол точат. Глеб у нас тихий уродился, да хитрый и решительный, а Юрий взбалмошный, но в чужих руках мягок и податлив. Хошь горшки из него лепи, хошь веревки вей. Вот и надоумили они князя Глеба от двора отослать. Чтоб он в Королевстве Польском остался, может статься, и с концами.
– А чего ж ты молчишь, скажи князю о том.
– Зелен я еще князю советовать, – вздохнул Акимка. – Он меня выслушает, конечно, да не поверит. А то и палок на конюшне высыпать велит, чтоб напраслины на его родню не возводил.
– Как бы не пришлось потом за неверие такое локти кусать, – покачал головой Ягайло.
– Ты за свои локти сильней переживай, – ухмыльнулся отрок. – А они уж во дворце сами как-нибудь перегрызутся. Ладно, витязь, все, иди ты спать. И так лишнего наговорил сверх всякой меры.
Ягайло кивнул и направился к своим покоям. Зашел в комнату, расстегнул застежку плаща и бросил его на покрытое соломенным тюфяком деревянное ложе. Снял с головы шлем и положил его на крепкий стол. Снял пояс с сабелькой и поставил ее в углу, дабы удобно было схватить, если что. Стянул через голову кольчугу. Вынул метательные ножи из-за голенищ и снял сапоги. Завалился на топчан, вытянул ноги, заложил руки за голову и блаженно прикрыл глаза. После дня сегодняшнего, проведенного в седле, и перед днем завтрашним, который будет проведен в седле же, отдых был особенно сладок.
В дверь тихонько поскреблись.
– Кто там? Входи уже, – пробасил Ягайло, кладя ладонь на нож.
Дверь приоткрылась без скрипа, и на пороге замерла девица, простоволосая, в белом платье до пят. Едва колыхая подол, она просеменила к столу и поставила на него глиняный кувшин. Застыла, словно ожидая чего-то.
– Ну, чего столбом стоишь? – поднял брови Ягайло. – Надо что?
– Акимка сказал, – пролепетала девица, – что если вы чего захотите… Чтоб я это… – Щеки ее загорелись пунцовым румянцем, заметным даже в мерцающем свете тонких свечей.
– Тьфу, охальник, – поморщился Ягайло. – Иди, девица, отседова, не надо ничего от тебя. Почивать я буду.
Та улыбнулась и рыбкой выскользнула за дверь. Ягайло поднялся, задвинул тяжелый засов, задул свечи и снова вытянулся на ложе, заложив руки за голову. Закрыл глаза. Перевернулся на бок, потом на живот. Повздыхал. Сон не шел. Его перебивали невеселые думы. И даже не о предстоящем походе, за годы службы он повидал такого, что пропажа княжеского отпрыска казалась детской забавой. Из головы не шли давешние слова князя. Выходило по ним, что кругом враги. С одной стороны Орда, с другой – поляки, с третьей – Московия, и каждый норовит поживиться. И ведь поживится, чуть слабину дашь. Может, один, а может, и в сговоре. И чтоб того не случилось, князю самому надо в сговоры вступать, интриги плести, изворачиваться и пугать соседей, чтоб тем даже на ум не пришло. А не то…
Перед его мысленным взором встала ощетинившаяся копьями железная стена тевтонских рыцарей, надвигающихся мерным, обманчиво-неспешным шагом. Стремительно мчащиеся на невысоких лошадках орды кочевников. Падающие под ударами кривых сабель мужики в белых рубахах. Уволакиваемые в полон за косы бабы, плачущие детишки. Пепелища и обугленные яблони, роняющие в пепел белые лепестки.