Он не умел говорить: его профессия редко требовала слов. Но тут они внезапно пришли к нему. Давным-давно, в счастливые дни, он убаюкивал свою дорогую дочурку Ариэль: она засыпала под его коротенькие истории. Больше всего ей нравились те, которые были простыми и правдивыми. И он глубоко вздохнул и начал.
Туман окутывал лодочку со всех сторон. В клубящемся белом облаке терялась вода, похожая на прокисшее молоко. Казалось, они никогда не доберутся до пристани. Лодочник, такой же медлительный, как и его суденышко, жаловался на поздний час и полуночное плаванье. Жан решил, что таков, должно быть, лимб — приграничная область ада, где тело и воля бессильно изнемогают рядом с тем местом, которого им не достичь никогда.
А когда они наконец оказались у цели, даже он, редко прибегавший к крестному знамению, последовал примеру лодочника и перекрестился. Немалую часть жизни Жан проводил в подобных местах: этого требовала его профессия. Он бывал в тюрьмах и узилищах, куда никогда не заглядывало солнце, где были только вонь обреченных и крики отчаявшихся. Но эта крепость! В ней словно сосредоточилось все зло, все пороки королевства. Она присела над водой, как гигантская ядовитая жаба, и, когда они проплыли под ее стенами, Жану показалось, будто его засасывает в ее пасть.
— Проклятый Тауэр! — пробормотал лодочник и снова осенил себя крестом.
Наемнику полезно знать языки, и во время кампании Жан выучил английский достаточно хорошо, чтобы понять, что эти слова имеют второе значение: «Кровавая башня».
Лодка заплыла под решетку, которую перед ними медленно подняли, и царапнула бортом о деревянный причал, где лодочник задержался ровно настолько, чтобы Жан и его скудный багаж оказались на берегу, а потом сразу же отчалил, поспешно вернувшись на открытую воду и даже не оглянувшись. Те же невидимые руки, что подняли решетку, сразу же ее опустили. Жана ожидали, и тем не менее ему пришлось простоять на пристани достаточно долго, чтобы ощутить леденящий холод. Вода, плескавшаяся у причала, словно говорила на множестве языков, и ее речь эхом отдавалась от низкого свода.
Наконец по камням загремели сапоги, звякнул металл — и сквозь тьму еле пробился неверный мигающий свет.
— Ромбо?
— Да, мсье.
— Иди за мной.
Призрачный офицер провел Жана по лабиринту переходов, и наконец они поднялись по длинной винтовой лестнице. Помещение оказалось неожиданно светлым и теплым. Палач ожидал увидеть только тюфяк в углу камеры или каморку под эшафотом. А здесь имелся лежак, в очаге пылал огонь, на каменный пол была брошена овечья шкура, а на столе обнаружилось даже вино, хлеб и сыр.
— Благодарю, мсье, — обратился Жан к офицеру, который, как теперь стало видно, был высоким, белобрысым и довольно молодым. Его голос мог бы принадлежать человеку куда более старому.
— Мое имя Такнелл, и все это приготовил для вас не я, — ответил офицер на том совершенно лишенном напевности французском, на котором обычно говорят англичане. — Можешь поблагодарить королеву… — Он замялся и покраснел так, что его молодость стала еще более заметна. — Я имел в виду Анну, твою… Конечно, как ты знаешь, она уже не королева, иначе ты не оказался бы… — Он помолчал, а потом опустил взгляд и договорил: — Не оказался бы здесь, наверное.
Выдав себя этим неожиданным взрывом чувств — он и правда был совсем мальчишка! — офицер собрался уйти. Жан поднял руку, остановив его.
— Мсье, не будете ли вы так добры… Когда мне предстоит встретиться с моей клиенткой?
Изумленный этим словом, Такнелл посмотрел на палача по-ново.
— Утром, после ее молитвы. Ты выполнишь это… свою работу… следующим утром.
Кивок — и он ушел.
Жан поел и выпил вина. Оно оказалось превосходным: нагретое и приправленное медом и какой-то незнакомой травой. Удивляясь собственной удаче, он завернулся в плащ, придвинул лежак к огню и быстро провалился в глубокий сон. Сновидений почти не было, только перед самым рассветом ему привиделось, будто кто-то волочет его по затхлому коридору. В хватке чудилось нечто тревожащее, а проснувшись, он обнаружил, что рука, за которую его тащили во сне, болит.
Вскоре Такнелл принес ему еды и некрепкого пива, а потом вернулся, чтобы снова провести его по витой лестнице на свет.
Сначала он услышал смех. А потом увидел ее, в пятне яркого света. Она выходила из часовни, опираясь на руку священника, в сопровождении четырех дам. До нее было совсем близко, и Жан, как всегда в подобной ситуации, стал рассматривать ее шею, которая хорошо была видна благодаря большому вырезу платья.
Длинная и тонкая. Тут проблем не будет. И сильная — почти по-мужски. Волосы густые — настоящая грива, готовая выбиться из-под высокой шапочки. Они были черными, блестящими, но серебро пробежало по ним нитью филиграни. То, что они длинные, могло вызвать затруднения, и он велел себе не забыть посоветовать головную повязку.
До этой минуты он повиновался своему профессионализму, но теперь верх взяло любопытство. Это ведь все-таки была королева, которую окружали легенды, дошедшие даже до Жана Ромбо в Сен-Омере. В честь ее красоты слагали баллады; восторженные поэты пели о глазах, которые могли оживить статуи, о стане, заставлявшем даже ангелов томиться по земной жизни. Но Жан видел перед собой высокую худую женщину с седеющими волосами. Ей было уже далеко за тридцать, и эти годы взяли с нее свою дань, как и дочь, которую она произвела на свет, и те младенцы, которых она лишилась в попытках родить своему королю и супругу сына-наследника.
«Так вот та соблазнительница, которая заставила добропорядочного католического властителя расстаться с церковью, которую он так любил? — подумал Жан. — Это — новая Ева, которая вызвала раскол между небесами и землей?»
Он почувствовал легкий укол разочарования, а потом вспомнил: он здесь для того, чтобы выполнить свою работу, и только. Быстрое знакомство, обычная смесь ужаса и смущения, еще более быстрое расставание. Он увидит ее снова только один раз, сквозь прорези в маске палача. Он хорошо сделает то, за что ему щедро заплатят, — и уплывет со следующим приливом. Его репутация возрастет благодаря высокому положению головы, которую он отрубит, и он сможет в дальнейшем требовать повышенную плату за труды: будущим клиентам будет лестно внимание личного палача королевы.
«И зачем тебе лишнее золото?» — спросил он себя, глядя, как процессия движется к нему по газону. По-прежнему опираясь на руку своего исповедника, который безуспешно пытался выглядеть серьезным, королева шла к тому месту, где ожидали Жан и Такнелл.
Когда она повернулась к ним, Жан, опускавшийся на одно колено, поднял голову — и увидел их! Глаза. Глаза невероятной глубины, безупречно черные озера, не имевшие дна. В глубокой тьме одного из них зрачок был чуть сдвинут, словно в нем таился вопрос, тогда как в другом ждал ответ. Все это он заметил при первом же мимолетном взгляде — молниеносной вспышке, сила которой заставила его вздрогнуть, так что он был рад тому, что одно его колено упирается во влажный дерн.
