Собравшиеся за столом люди потрясенно молчали, аббат осенил себя крестным знамением.
Убедившись в том, что узник произвел на них должное впечатление, Этельред дал страже знак его увести.
— Вы видите, с какими подонками мы имеем дело, — сказал он. — Предупреждаю вас, его слова касаются всех нас, ибо он угрожает смертью мне и моим советникам, а датчане, как он говорит, захватят Англию в свое владение.
Его слова были встречены возмущенными возгласами и гневными замечаниями, а аббат Кенульф, сидевший рядом с Эдриком, поднялся на ноги.
— Они не христиане, — произнес он могучим голосом духовного владыки. — Эти люди исповедуют языческие культы и ведут себя как язычники. Они среди нас — как плевелы в пшенице, и мы должны выполоть эти сорняки, пока они не стали слишком сильны.
Снова все загомонили, и Этельред поднял руку, чтобы успокоить своих советников.
— Вы все правильно сказали, аббат, но эту задачу следует выполнить осторожно и тайно. Если они заподозрят, что мы собираемся выступить против них, они встретят нас силой оружия.
«И вероятность того, что датчане одержат победу, очень велика», — подумал он.
— Именно поэтому я созвал вас этой ночью под покровом секретности. Я предлагаю разослать вестников моим наместникам во все города и поселки, где обитают эти негодяи. Мои люди развезут указы, в которых этот подонок и ему подобные будут объявлены изменниками короны. В назначенный мною день все они по всей стране будут арестованы и преданы мечу. Вы согласны?
Эдрик снова стукнул по столу и заорал:
— Да, милорд! Всегда можете рассчитывать на мою поддержку!
Остальные тут же последовали его примеру. Довольный Этельред кивнул головой. Его узник, хотя и совершенно безумный, свою роль сыграл безупречно.
Этельред обернулся к стоявшему рядом писарю.
— Насколько быстро это можно осуществить? — спросил он его.
Чиновник поджал губы, обдумывая ответ.
— Нам понадобится по меньшей мере две недели на подготовку указов, милорд, — сказал он. — И еще несколько дней, чтобы их разослать.
Он провел пальцем сверху вниз по странице раскрытой книги, лежавшей перед ним на столе, затем поднял на Этельреда взгляд.
— В пятницу, ноября тринадцатого числа. В день святого Брайса.
Этельред утвердительно кивнул. В день святого Брайса он наконец избавится от врагов, чье существование наполняло тревогой его дни, а ночи превращало в мучение.
Удовлетворенный результатом ночного заседания, он распустил советников и отправился в спальню, в объятия леди Эльгивы.
1002 год от Р. Х.
Король приказал умертвить всех датчан в Англии. Приказ был приведен в исполнение в день святого Брайса, поскольку королю стало известно, что они хотят лишить жизни его, затем его советников и беспрепятственно завладеть его королевством. Англосаксонские хроники
Глава 15
Ноябрь 1002 г. Винчестер, графство Гемпшир
Ноябрь — кровавый месяц, время, когда отбирают скот для забоя и заготавливают впрок мясо для скудных дней наступающей зимы. В Винчестере короткие дни стали холодными и сырыми, но Эмма обращала на погоду мало внимания. Дворец она покидала только затем, чтобы посетить службу в одной из двух больших церквей в округе, всегда в сопровождении королевских гвардейцев, так как ее нормандская свита была отослана и рассеяна по ее поместьям в Уэссексе и Мерсии. Хью отправился в Эксетер, и Эмме его не хватало более остальных, поскольку он всегда давал ей дельные советы по управлению имениями. Уаймарк, полагала она, скучала по нему еще больше, хотя и старалась скрыть это изо всех сил.
— Могу вас тоже послать в Эксетер, если хотите, — предлагала ей Эмма за несколько дней до того, как Хью уехал со своими подручными
Она видела привязанность, возникшую между Уаймарк и Хью, и, хотя ей было бы тяжело лишиться еще и подруги, ей бы не хотелось стать препятствием на пути к счастью, которого сама она была лишена навсегда.
— А какая вам будет польза от меня в Эксетере? — спросила Уаймарк. — Мое место рядом с вами, миледи, а не в какой-то крепости на задворках королевства. А если вы думаете, что я мечтаю последовать за Хью, что же, ему не помешает убедиться, как жалок может быть мир, когда в нем одни лишь англичанки.
И все же, когда Хью покинул Эмму, Уаймарк тоже удалилась с ним из комнаты, а когда вернулась, на глазах у нее блестели слезы, и вид у нее был потрепанный, как у женщины, которую только что основательно целовали.
Утром тринадцатого ноября, в день святого Брайса английские подданные Эммы расположились в ее покоях маленькими группами, подобно стайкам ярких птиц. Эмма сидела рядом с Уаймарк, Маргот и отцом Мартином — вот и все, что осталось от ее нормандской свиты. Они увлеченно просматривали письма, полученные из Руана, в которых сообщалось о предстоящем замужестве сестры Эммы, Матильды — она должна была выйти за франкского графа. В письме мать Эммы сообщала множество подробностей на эту тему, но отсутствие послания от самой сестры Эмму расстроило.
Она решила, что Матильда по-прежнему таит на нее обиду за то, что не ее выдали замуж за короля. Ей хотелось плакать от жестокой шутки, которую с ней сыграла судьба, но слезы она прибережет на потом, когда будет лежать в холодной постели в одиночестве и вспоминать ночи, которые они проводили с Матильдой в одной спальне в Фекане.
Отец Мартин принялся читать вслух то, что написал ее брат архиепископ о долге жены перед своим мужем, и Эмма обрадовалась, когда пришедший с новостями слуга прервал эту проповедь. Однако ее радость длилась лишь до той минуты, когда он объявил, с чем явился: безымянный датчанин был казнен этим утром за преступление против короля.
Ей было известно, в чем состояло преступление этого узника: он поплатился жизнью за то, что поднял руку на короля. Однако ее придворные дамы принялись бурно обсуждать казнь. Эмма старалась не обращать внимания на предположения, которые строили дамы, поскольку ни одна из них не могла знать наверняка, в чем он повинен, как близко несчастный безумец был к убийству короля и его сына.
Вдруг она ощутила на себе дерзкий и хитрый взгляд Эльгивы. Эта, по крайней мере, знала, что случилось в тот день на площади перед собором. И вообще, Эльгива знает, должно быть, многое, раз спит с королем.
Это, а также то, что Этельред не посещал постель королевы уже долгое время, было величайшей тайной двора, которая, впрочем, ни для кого тайной уже не оставалась.
