Олав уже исчезал, как бы растворясь в воздухе, но все же он ответил, улыбнувшись впервые с начала разговора:
– Отправляйся в Иерусалим, лентяй ты эдакий. Там сам все узнаешь.
Харальд потряс головой и спросил Халльдора:
– Ты видел?
Тот удивленно уставился на него, потом сказал:
– Видел. Из-под твоего стула выскочила мышь и побежала прямиком вон к тому ларю с зерном. Ты это имел в виду?
– Наверное, именно это, – рассмеялся Харальд. – Пойдем собираться, скоро мы отправляемся в Иерусалим. Мы и так задержались с выполнением приказания нашего императора. Пора, наконец, заняться делом.
Так в жизни Харальда вновь наступило лето. Правда, пережитая им зима оставила свой след, закалив его, как кузнец закаляет только что выкованный клинок. Он стал реже смеяться, строже, чем прежде, держался с варягами, а, избрав цель, шел к ней напролом, сметая на своем пути все преграды. Но от прежнего безумия он совершенно излечился, и вскоре весть о том, что Харальд сын Сигурда – самый что ни на есть справедливый командир, распространилась повсюду, и молодые мореходы-северяне стали стекаться под его знамена, только что не отталкивая друг друга, как деревенские бабы у лотка рыночного торговца.
Даже калиф прислал ему в Иерусалим послание с пожеланием божьей помощи в выполнении возложенной на него миссии. Выслушав калифова посланца, зачитавшего ему письмо своего господина, Харальд сказал:
– Я не умею писать и не имею при своем войске писца, но мне хотелось бы, чтобы ты передал своему господину, что Харальд сын Сигурда прибыл в эти места с двоякой целью: охранять безопасность зодчих, возводящих церковь к вящей славе Господа нашего, и очистить дороги от всех и всяческих разбойников, нападающих на честных паломников, желающих помолиться в Святом Городе или омыться в водах реки Иордан, без разбора их (разбойников то есть) вероисповедания и происхождения. Других целей у него нет. Скажи калифу, что Харальд сын Сигурда и его воины довольствуются жалованием, получаемым от императора Византии, и иного прибытка искать себе не собираются. Объясни ему, что мы не беззаконные мародеры, а христианские стражи, желающие сотрудничать с его собственными законодателями и стражами порядка в деле восстановления доброго имени Палестины.
– Я в точности передам твои слова, господин мой, – с улыбкой проговорил калифов посланец. – Правда, для того мне придется перевести их на мой родной язык, но я постараюсь, чтобы перевод был точным.
– О большем я и не прошу, – сказал Харальд. – Важны не слова, а добрые намерения, которые стоят за ними.
В последовавшие за этим несколько месяцев Харальд, помимо самого Иерусалима, поставил гарнизоны в Триполи, Дамаске, Яффе и Аскалоне. Это было сделано с согласия мусульманских правителей этих городов, и дело обошлось без распрей и стычек. В то время между христианами и мусульманами установились самые дружеские отношения. Многие варяги поклялись даже, что охотно восприняли бы учение пророка Магомета, если бы он не запрещал пить вино. Многие по-дружески обменивались с воинами-сарацинами подарками, включая даже оружие, так что в конце концов лишь по цвету кожи можно было определить, который из воинов – мусульманин, а который – христианин. Строительство Храма Гроба Господня шло полным ходом. Не опасаясь более за свою безопасность, византийские каменщики и их помощники-сирийцы работали весело, с песней. Зато страх стал уделом бедуинов, которые пристрастились было нападать из засады на караваны паломников, безжалостно грабя и убивая беззащитных христиан. Вскоре они с горечью узнали, что у них появился достойный противник, столь же жестокий, как они сами, и при этом лучше владеющий воинским искусством, противник, от которого нельзя было скрыться даже на самых быстрых конях и верблюдах.
Харальд приказал без суда вешать пойманных на воровстве бедуинов. Тела множества повешенных оставались висеть без погребения для устрашения прочих разбойников, замышлявших поживиться за счет беззащитных паломников.
Вскоре бедуины перестали показываться на трактах, решив, что безопаснее будет промышлять где-нибудь в другом месте. В Святые Места потянулись паломники из Венгрии, Польши, Франции, Англии, Германии и Италии. Калиф был весьма доволен тем, что число паломников, желающих посетить святыни или совершить омовение в реке Иордан, возросло, поскольку на границе с них взималась пошлина.
Наконец, Ульв сказал Харальду:
– Послушай, брат, похоже, эти земли уже покорены, и нам здесь больше нечего делать. Давай расставим вдоль трактов чучела в варяжских латах, чтобы отпугивать разбойников, а сами отправимся в Мосул проведать нашего старого друга эмира.
– Я часто думаю о нем, – ответил Харальд. – Он один из немногих хороших людей, которых мне доводилось встречать. Все мы уйти не можем, ведь наше войско выполняет здесь важную задачу, но большой беды не будет, если с дюжину воинов из тех, кто знал старика, отлучатся на время и отправятся к нему на север. Командовать варягами в наше отсутствие мы поручим Хельге, ибо однажды, когда мы уедем домой, он станет в Византии большим начальником, помяни мое слово.
Сказано – сделано. Они двинулись в путь верхом, для удобства надев одни только легкие белые сарацинские одежды, а их доспехи и оружие везли позади в запряженных волами повозках.
В двадцати милях к северу от Иерусалима варяги увидели скачущего во весь опор им навстречу всадника в одеждах, украшенных византийской геральдикой. Если бы они не заступили ему дорогу, он все равно свалился бы, так как загнал своего коня.
Когда им удалось привести гонца в чувство, Харальд спросил его, по обыкновению резко:
– С какими ты вестями, друг? Ты так гнал коня, что можно подумать, что Рим горит.
Тот покачал головой.
– На сей раз, похоже, настал черед гореть Византии.
Харальду первым делом подумалось о том, будет ли уплачено жалование его войску.
– Говори толком. Мы не мастера разгадывать ромейские загадки.
– Похоже, господин мой, близится конец света, – ответил гонец. – Тому уже был знак свыше: Бог помутил рассудок наших правителей. Сама оставшись без руководства, как может Византия руководить остальным миром?
Подошедший Ульв ухватил его за плечо и как следует тряхнул.
– Не тараторь ты так, – сказал он, – расскажи все по порядку. Тебе должно быть известно, что, рассказывая историю, нельзя начинать с конца, Ведь вы, ромеи, рассказали на своем веку больше историй, чем любой другой народ. Даже оркнейцы не могут с вами в этом сравниться.
Гонец набрал побольше воздуха и заговорил:
