– Если хоть что-нибудь соображаешь, оглянись вокруг, прежде чем грозить копьем здесь, в Иерусалиме. Верзила с золотой бородой здесь царь и Бог. Тебя, наверное, просто позабыли об этом сказать. Тут тебе не Булгария, дружок!
Копейщики повернули коней и с недовольным видом отъехали в дальний конец площади.
– Неужели это та малышка, которую я катал на плечах? – проговорил Харальд. – Куда это ты едешь?
– Я еду с тобой, – просто ответила Мария Анастасия.
– Но, госпожа, мы идем в Византию, – молвил викинг. – Плавание будет не из легких. К тому же, у нас на кораблях мало места, и мы не сможем взять с собой твою свиту.
– С тобой я готова плыть на край света в пустой бочке, – сказала Мария Анастасия, – Что же до моей свиты, то большинство этих дам не желают возвращаться в Византию. Они будут рады оставаться здесь под охраной двух булгар. Здесь, в Каире, их ждет замужество.
– Слушай, Харальд, я против того, чтобы брать на корабль женщин, – насупился Халльдор. – Женщина на корабле приносит несчастье. К тому же, не стоит нарушать традиции.
Мария Анастасия резко повернулась к нему:
– Я тебя не знаю, но мне непонятно, почему это простой дружинник считает возможным указывать командиру.
Ульв рассмеялся.
– Да ты знаешь его, царевна. Это Халльдор, тот викинг, что приходил вместе с Харальдом и со мной во дворец в первый день после нашего прибытия в Византию. Правда, внешность его несколько изменилась, а все оттого, что волновался по пустякам.
Мария положила руку Халльдору на плечо.
– Прости меня, Халльдор. Знаешь, ты стал еще краше, чем прежде. Теперь ты похож на великих королей, что пируют в Валхалле. Не у одной знатной женщины в Византии ли, в Риме ли закружится голова при взгляде на тебя.
– Пусть ее едет с нами, Харальд, – смущенно отведя глаза в сторону, пробормотал Халльдор. – Я ошибался в ней. Она куда разумнее других женщин.
Харальд улыбнулся Марии.
– Ты слышала, как рассудил Халльдор? Когда-то я обещал отвезти тебя куда ты сама пожелаешь. Если ты не боишься голода и сырости, езжай с нами.
Услыхав эти его слова, Мария Анастасия от радости пустилась в пляс под пальмой с серебряным стволом и яшмовыми листьями, подобрав свою широкую, всю в оборках юбку.
Харальд нащупал в своем кошеле найденную в пещере Зевса бронзовую брошь и внимательно на нее посмотрел.
«Ах, Олав, – подумал он, – ты знал, что так будет, лукавый ты святой, хитрющий ты христианин!»
– Что это у тебя? – спросила его чуть запыхавшаяся от танца Мария. – Талисман?
Харальд пожал широкими плечами.
– Можно сказать и так. Это, царевна, подарок с Крита. Кто знает, может быть когда-то, давным-давно эта вещица принадлежала твоим предкам? Возьми ее, и пусть она принесет тебе удачу. А если и нет, ты сможешь закалывать ей юбку, когда тебе снова вздумается поплясать под пальмой.
Мария Анастасия взяла его за руку и заплакала от радости. Уже давно никто не делал ей подарки, ничего не попросив взамен.
Через двадцать дней после отплытия, когда харальдовы корабли, преодолевая сильный встречный ветер на веслах, миновали Хиос, Халльдор вдруг заявил с самым мрачным видом:
– У меня такое ощущение, что больше не ходить нам меж островами Эгейского моря, и чем дальше, тем острее я это чувствую.
– Когда мы проходили Самос, у меня было то же самое чувство, – сказал Ульв. – Поначалу я решил, что это от проклятой подтухшей солонины, и не придал этому особого значения. Но как только ты заговорил об этом, я понял, что у меня совершенно то же ощущение, что у тебя.
В разговор вступил сидевший подле них на планшире Харальд:
– Однажды слышал я в Стропсее, как две торговки маслом, обе древние старухи, спорили о том, которая умрет первой. Обе, понимаешь, видели предыдущей ночью вещий сон. Дело у них дошло до драки: ни одна не хотела уступить. Вы чем-то похожи на этих старух. Карканье воронов на поле битвы и то веселей, чем ваши речи.
Халльдор, полуобернувшись, взглянул на него из-под полуопущенных морщинистых век и сразу стал чем-то похож на старого орла.
– Тебя вроде считают весьма смекалистым малым, сын Сигурда.
Харальд вырвал клок меха из своего плаща, подбросил его в воздух, посмотрел, как он, подхваченный ветром, улетел за корму, а потом взглянул на Халльдора. Его светлые глаза смеялись.
– Слыхал я такие речи, но сам ничего подобного не говорил. Говорить такое о самом себе не принято.
– Если ты и вправду такой умный, как говорят, то сообразишь, что не стоит сейчас идти в бухту Золотой Рог, и повернешь в Босфор, а оттуда в Черное море и прямиком домой.
– С какой бы стати мне это делать, если я поклялся привести в чувство наших любимых императриц и сжечь их крольчатник? – с невинным видом спросил Харальд.
– Потому, что, хоть я не молод и не так смекалист, даже я нутром чую, что в Византии нас ждет смерть.
– Я уже несколько дней чувствую то же самое, – поддержал его Ульв. – Запах смерти ни с чем не спутаешь.
– Я слышала ваши речи, – сказала стоявшая в нескольких ярдах от них со своей прислужницей Эвфемией Мария (еще минуту назад казалось, что обе они совершенно поглощены чесанием шерсти). – И хочу сказать, что и в моей душе по мере приближения к Византии растет страх. Мы как будто идем прямо в расставленные сети. Почему бы нам не послушать совета твоих друзей и не пойти в Черное море, Харальд? Там мы были бы в безопасности. Мне так хочется увидеть Север! С самого детства я слышу, как все кругом говорят о нем, но ничего не видела, кроме жгучего солнца да винограда и дынь. Я хотела бы постоять на ледяном ветру на вершине зеленого холма, чтобы и над моей головой клокотало необъятное серое небо. Ах, Харальд, нельзя ли нам отправиться на север? Я полюбила бы Север всей душой.
Харальд медленно обернулся, как будто не понял, кто произнес эти слова, потом долго делал вид, что не может разглядеть говорившую, мол, уж больно она мала. А закончив это представление, развеселившее, разве, его самого, проговорил:
– Похоже, я все-таки поступил необдуманно, взяв тебя на борт. Говорят, женщина на корабле приносит несчастье.
– Иногда только женщина способна указать мужчинам верный путь, – резко возразила Мария. – Мужчины, что дети малые, если им не напомнить, что надо мыть руки, а в холод надевать теплую одежду, сами они об этом не вспомнят.
– На мне сейчас самый теплый меховой плащ и руки у меня, вроде, чистые, – сказал Харальд. – Так в чем же дело, женщина? Что ты мне хочешь сказать?
– Дело в смерти, – нетерпеливо топнув ногой, проговорила Мария. – Если пойдешь в Византию, тебя могут убить. Чирик (она щелкнула пальцем), и нет тебя.
