— Мне нет дела до своей души, — ответил Энтони. — Есть дело лишь до головы и рук, которые нужны мне, чтобы построить корабль.
— Энтони, — произнесла Фенелла, — что ты хотел, чтобы мать сказала тебе?
— Если я отвечу, ты оставишь меня и уйдешь?
— Я же обещала. Если я не смогу выносить тебя, то уйду.
Он посмотрел мимо нее, словно за ее спиной в комнате стоял кто-то еще.
— Она должна была сказать мне, кто мой отец.
Фенелла поняла. Вот почему Мортимер Флетчер превозносил своего бездарного старшего сына до небес и превратил в ад жизнь младшего, такого талантливого: потому что тот не был его сыном.
Его жена, вонючая старуха, сидевшая в углу, словно мертвец, наставила ему рога, и он наказал за это сына своего соперника. Настраивал собственного сына против Энтони, поощрял его издевательства над сводным братом, пока тот не ударил в ответ. После этого сына у него не осталось.
— Почему ты не уходишь? Думаешь о том, кто мог меня зачать?
«Я думаю о том, что люблю тебя».
— К сожалению, я не могу сказать тебе, чей я ублюдок — дьявола или Фуллера, который скупает ночные горшки. — Энтони на миг скривился. — Она не скажет. Может быть, она сама не знает.
«Мне тоже не нужно этого знать, — подумала Фенелла. — Я знаю, что в душе ты плачешь горькими слезами, и сердце мое разрывается, оттого что я не могу удержать тебя».
— Можешь идти, Фенхель Клэпхем, — произнес он почти с нежностью. — И вы тоже, сэр Джеймс.
— Я тебе не сэр, — произнес сэр Джеймс. — Ты брат моему сыну, значит, ты мне сын. Я хочу, чтобы ты пошел с нами.
— Но я не пойду.
Фенелла лихорадочно размышляла. Что же сказать ему, чтобы помочь вынести эту боль и не сломаться? «Мой отец не хотел меня, и твой не хотел тебя, зачем же они нужны нам? То, что ты хотел меня, сделало меня сильной, и я хочу тебя больше всего на свете».
— Бросать тебя одного кажется мне бесчеловечным, — произнес сэр Джеймс. — Ведь придется решать, что будет с твоей матерью и домом, который принадлежит теперь тебе.
— Почему мне? — спросил Энтони. — Я не был его сыном, я не имею права на его имущество.
— Дом — твое наследство, — ответил сэр Джеймс. — Что бы ты ни думал на этот счет, я уверен, что он полагается тебе.
Энтони переводил взгляд с одной стены на другую, словно надеясь, что сумеет отыскать выход. А затем устало опустил голову, сдавил руками виски.
— Мне больше не хочется иметь с этим ничего общего, — сказал он. — Но я должен заниматься этим. Вы — нет. Вам нужно уйти.
Фенелла пересекла комнату и остановилась напротив него.
— Это твоя гора, Энтони, — произнесла она. — Сделай так, как рассказывал мне о Петрарке, скажи: «Привет, гора. Я — Энтони Флетчер, я стою здесь и не позволю изгнать меня из этого мира. Я строю корабли, люблю свою девушку Фенхель и своего друга Сильвестра, я могу все, что хочу, и даже больше». — Ей было все равно, что подумает об этом сэр Джеймс.
Увидев, что Энтони насторожился, она поднял а руку и провела пальцем по морщинке на его лбу. Он недоверчиво слушал ее.
— Что это? — спросил сэр Джеймс. — «Восхождение на гору Ванту» Петрарки?
— Думаю, да, — ответила Фенелла, а Энтони кивнул.
— Да ты философ! — восхитился сэр Джеймс. — «Я стою здесь и не позволю изгнать себя из этого мира». Думаю, что таким образом можно подытожить все то, что так смущает в наше время, вам не кажется?
— Rinascimento, — в один голос ответили Фенелла и Энтони. Затем она наклонилась к его уху и прошептала: — Возрождение.
Он взглянул на нее робко, искоса.
— Ты действительно не хочешь уходить, Фенхель? Ты по-прежнему можешь выносить меня?
— Можешь не сомневаться. — Она рассмеялась, хотя к горлу подкатил комок. — Сказать тебе, чего я хочу? Схватить тебя за шиворот, притащить в светлый дом сэра Джеймса и влить в тебя что-то теплое и питательное из того, что готовит для детей Карлос. А затем «подсластитель мира» — сэра Джеймса.
— Очень мудрый план, словно его придумал сам Петрарка, — произнес сэр Джеймс и снова посмотрел в тот угол, где сидела мать Энтони. — Доброй ночи, Летисия. Завтра утром я зайду посмотреть, как вы тут, и приведу с собой организатора похорон.
Затем они повернулись спиной к молчавшей женщине и вышли на улицу, в спасительную прохладу ночи.
11
Роберт
Лондонский бассейн, территория верфи, конец лета 1525 года
Дневной свет уходил. Они отослали рабочих по домам, Роберт приказал своему привратнику никого не пускать. Затем они переглянулись, словно заговорщики, и вошли в нутро корабля, чтобы носиться по всем трем палубам, словно маленькие мальчики. Обезумев от счастья, задыхаясь от гордости. Может быть, именно так чувствовал себя Господь, когда на шестой день смотрел на землю? «Увидел, что это хорошо». Думать так было кощунством, но это не пугало Роберта. Весь этот длинный удар сердца он чувствовал себя непобедимым. Возможно, давным-давно миновало то время, когда человек должен был слушаться оторванных от мира священников и думать так, как скажут они. Тут же вспомнился легко взрывающийся груз, который он надеялся перевезти этим кораблем, бесценную стопку документов, которые будут спрятаны здесь, внизу, на орлопдеке. Они были похожи, корабль и груз. Оба были способны прорвать границы и понести своих владельцев к берегам, о которых они даже не подозревают. Оба изменят мир, два чуда, свидетельствовавших о том, на что способен человек, венец творения.
«Мы — гиганты».
И эта мечта из дерева — его творение!
Калека спустился по лестнице с главной палубы и остановился.
— Хотите еще раз подняться наверх? Или осмотр окончен?
«Калека, — подумал Роберт, решив, что больше никогда его так не назовет. — Я люблю этого человека, — понял он, ничуть не стыдясь. — Не грешным, противоестественным образом, а за его планы, которые мы делим, и за то, что он может сделать с помощью своих чар».
— К черту осмотр. — Роберт пересек палубу, хлопнул его по плечу. — Как будто нашей красавице нужен какой-то осмотр. Что скажешь насчет того, чтобы дать ей имя и выпить за ее счастье моего лучшего вина, — только мы с тобой, ведь это была наша тайна?
— Тогда лучше пригласите кого-нибудь, кто может это оценить, — ответил ему Энтони. — На меня не стоит тратить свое лучшее вино.
Роберт снова хлопнул его по плечу.
— Тебе необязательно быть таким непонятливым, слышишь? Разве я плохо обращался с тобой все это время? Разве я заставил тебя расплатиться за то, что ты сбежал от меня тогда, во Франции? Разве я наказываю тебя, когда ты не подчиняешься?
