— Мой отец перестал бить меня по заду и другим частям тела, когда мне исполнилось восемь.
— Это еще почему? Вряд ли ты внезапно превратился в ангелочка!
— Напротив. Он боялся, что я утащу его в ад и отомщу за свой зад.
Роберт расхохотался. Он смотрел в излишне четко очерченное лицо с дьявольскими бровями и вполне понимал страх простодушного отца ремесленника. Самому ему, конечно же, хотелось получить благодарность от своего подопечного, но, в принципе, недостаток воспитания у него был ему безразличен. Пока весь мир считает его неотесанным чурбаном, этот гений будет принадлежать только Роберту.
— Ну что ж, пусть будет так, князь преисподней, — произнес он. — Значит, не благодари. Но мое предложение ты примешь, понял?
— Может быть.
— Боже мой, и что я должен об этом думать? Ничего лучше тебе не светит!
— Может быть, я вообще не хочу строить корабль, хочу переделать какой-нибудь старый, — заявил Энтони, не теряя ни грамма своего возмутительного спокойствия. — Я хотел бы провести некоторое время в Портсмуте и посмотреть, что можно сделать в новом сухом доке.
— Портсмут, Портсмут, когда-нибудь я приеду туда и подожгу твой чертов Портсмут. Если бы это был не ты, я бы подумал, что у тебя там девушка.
— Это касается только меня. Я это или не я.
— А от кого, черт бы тебя побрал, ты получишь заказ, который даст тебе возможность использовать сухой док в Портсмуте? Может быть, король? Для него ты никто, он на тебя даже задом не посмотрит.
— Найду способ. В случае чего — и мимо королевского зада.
Откуда у него такая уверенность? Роберт охотно раздал бы свое состояние, лишь бы получить хотя бы толику ее.
— Путь я тебе предложу, — произнес он. — Скажу королю, что хочу работать в Портсмуте с прогнившими баржами, и возьму с собой тебя, ты меня слышишь?
Парень расцепил пальцы.
— Зачем вы это делаете, милорд? Вы же знаете, что я не поблагодарю.
— Я не хочу благодарности, мне нужна верность. — Роберт наполнил оба бокала до краев. — Так что не смей сбегать от меня, если тебя кто-то поманит. Что бы он тебе ни предложил, я предложу больше.
— Меня манят корабли, не люди. Но я ничего не могу вам обещать. Меня не держат якоря, только брасы.
— Боже мой! — воскликнул Роберт. — Разве можно так обращаться с другом?
И впервые на лице второго, словно вытесанном изо льда, проявилось удивление.
— Вы мой хозяин, не друг.
Роберт отпил вина из переполненного бокала и пролил на воротничок.
— А если бы я предложил тебе стать моим другом?
«У меня получилось, — ликовал Роберт, — я сбил этот комок льда с толку».
— Ну же, поднимем бокалы. За нас, кому открыты все пути!
Парень кончиками пальцев поднял переполненный бокал, коснулся им Робертова и выпил ровно столько, что показался край.
Ни на рубашке, ни на камзоле, ни даже на подбородке не осталось ни малейшей капельки.
— Я не могу принять ваше предложение, — произнес он, и его обычно такой резкий голос, казалось, был мягче шелка.
— Почему это ты не можешь его принять?
— Я не могу быть вашим другом, милорд.
— А почему?
— Потому что у меня уже есть друг. Может быть, я и негодяй, которого мало пороли, но я верный человек.
— Боже мой! Да у мужчины может быть дюжина друзей!
— У меня — нет.
«У меня тоже, — подумал Роберт и почувствовал себя более одиноким, чем когда-либо. — Что такого в двух этих существах из проклятого Портсмута, белоснежном ангелочке и этом мужчине с дьявольскими чертами лица? Почему я одержим ими обоими, в то время как все лизоблюды мне противны?»
Он вздрогнул, услышав звуки трубы.
— Что это такое?
— Вам лучше знать.
Он был прав. Фанфары возвещали о приближении короля. Роберт вскочил. В следующее мгновение он услышал, как кто-то забарабанил кулаками о борт.
— Ваши милости! — крикнул сторож. — Я не мог не открыть ворота, прибыл король.
Роберт спрятал эту часть верфи от всего мира, как с удовольствием спрятал бы и Джеральдину. Рота придворных измучила его вопросами, не проводит ли он время у своей загадочной красавицы.
— Напротив, наверное, она настолько уродлива, что граф Ик не осмеливается представить ее, — шутил Норфолк.
Король же, наоборот, умолял, словно ребенок, увидевший сладость:
— Но ведь своему королю вы покажете даму своего сердца? Красавица или уродина — когда речь идет о приливе страсти, вы не найдете души более родной, нежели наша.
Роберт извивался. Он хотел представить королю свое произведение искусства, когда оно будет готово. Но в первую очередь он не хотел вызвать подозрение, что это не он умеет читать корабли, как Уильям Тиндейл — Евангелие. Гений из Портсмута был его открытием, и все, что он создавал, создавал словно бы сам Роберт.
Что здесь нужно королю? Удастся ли уладить дело парой слов? От вина мысли Роберта заплясали, по пути к сходням он пошатнулся.
— Ты останешься здесь, наверху, понял? — Он обернулся, но тот уже стоял рядом с ним.
— Судя по всему, мы оба останемся здесь, наверху, — произнес он.
И действительно! Роберт выглянул наружу и увидел, что день уже закатился. На краю бассейна ждали два всадника с факелами, а король намеревался подняться по веревочной лестнице на борт корабля.
— Ваше Величество! — слабея от ужаса, воскликнул Роберт.
— Я вас все-таки поймал, мой граф! — Король рассмеялся блеющим смехом. — Значит, вот ваша таинственная красавица.
И что за сирена! — Он похлопал по деревянной стене.
— Дайте мне минутку, Ваше Величество! — овладев собой, попросил Роберт. — Я спущусь к вам.
— Не утруждайтесь из-за меня, — снова рассмеялся король. — Я поднимаюсь к вам!
Роберт почувствовал ненавистное давление в горле, ему ужасно захотелось сбежать по реке. У локтя он почувствовал легкое, как перышко, прикосновение товарища.
— Энтони, — он схватил его за запястье, — ни слова перед королем, я тебя заклинаю.
Энтони пожал плечами.
— Ни слова о чем?
Голова короля уже показалась у края сходного люка, и оба мужчины опустились на колени.
— Не нужно, не нужно, — произнес король, поднявшийся на палубу с завидной элегантностью для человека столь внушительных размеров. — Вставайте, прошу вас. Насладимся обществом друг друга, вдали от всех этих ломак, — только мы, мужчины, которые скорее устоят перед красивой шлюхой, нежели перед стройным трехмачтовым судном.
Он похлопал Роберта по плечу. Тот по-прежнему был на коленях, слишком напряженный, чтобы пошевелиться.
