бы беседовали они пока мирно, никто за оружие не хватался, и я позволил себе отвлечься, вспоминая, как уезжал из княжества Дорогобужского.
Остап провожал нас уже на следующее утро. Дождь кончился, и дорога чуток подсохла, все же лето еще стояло, хоть и к осени приближающееся, чтобы долго дорога на болото похожей оставалось.
— Успел гонца отправить? — я усмехнулся и вскочил на Сивку, глядя сверху вниз на слегка побледневшего князя. — Да не бледней так, как дочка боярская, что мышь в своей постели увидела. Так успел гонца послать?
— И что же с гонцом я передать должен был? — он справился с собой и теперь пристально разглядывал своего вроде бы званного, но нежеланного гостя. — То, что из Москвы ты, княжич, во главе войска выехал, это давно уже всем известно.
— Твоя правда, князь. Только вот, мало кто знает, сколько воев у меня с собой, сколько пушек. Ты вот знаешь, и можешь с гонцом именно эти вести передать, — я тронул поводья и выехал со двора, так и не дождавшись, что же он мне ответит. На самом деле я думал, что разницы особой нет, узнает Михаил Борисович о численности и составе войска, направленного против него, или нет. Судя по приготовившейся к осаде Твери, разница все же была.
Встрепенувшись, я снова посмотрел вперед и увидел, что первый воевода устремился назад к войску.
Когда он поравнялся со мной, то осадил коня и развернулся к воротам, которые снова были закрыты.
— Если я все правильно понял, они отказались принимать наши условия? — это было вполне предсказуемо, и я даже не поморщился, когда Кошкин-Захарьин лишь кивнул, а затем добавил.
— Князь Холмский даже слушать меня не стал. А вот Вассион все пытался нас примирить. Да куда там. Как только за мечи не схватились, — и воевода покачал головой. — Ну что делать будем? Может подожжем чего-нибудь?
— Выкурить решил? — я хмыкнул. — А не получится, боярин. Если только ночью. Да и то, кого послать на дело это хитрое сможем? Не вижу я здесь тех, кто сумеет все посты и ловушки обойти.
— Да все я понимаю, только не люблю длинных осад, — Кошкин-Захарьин поморщился и поспешил к своим людям.
— А кто их любит? — пробормотал я, не отрываясь глядя на едва виднеющиеся пушки. Внезапно, одна из них окуталась густым дымом, а в нашем направлении полетел снаряд. Недолет был очень даже приличный, как и грохот. Долбанулось знатно. Лошади тонко заржали, многие присели на задние ноги, а парочка поднялась на дыбы, забив в воздухе копытами и скинув седаков. Когда в ушах перестало звенеть, я проорал, тем более, что на стенах началась суета, и она могла быть связана с настройкой нового выстрела. — Отступаем! На треть версты!
Как ни странно, но меня услышали и довольно организованно отступили. Пушки выстрелили еще несколько раз, но мы были уже далеко от их поражающего действия.
Первый воевода, поковыряв в звенящем ухе пальцем, велел раскинуть лагерь. Мысль была здравая, тем более, что неизвестно, сколько времени мы тут простоим.
— Ждем ночи, — сказал я воеводам, когда они собрались в моем шатре, раскинутом посредине довольно большого лагеря, ожидая дальнейших инструкций.
— Почему ночи? — за всех спросил Милославский.
— Потому что ночью всякое может случится, — я отодвинул матерчатую дверь и посмотрел на Тверь. — И вообще, кто ходит в гости по ночам — тот поступает мудро, — вольно перефразировал я песенку одного очень интересного персонажа. — Так что, ждем гостей, а пока расставьте пушки. Будем проверять, на какое расстояние все-таки бьют наши орудия.
Катерина
Действуя больше по наитию, нежели по воле здравого смысла, я дошла до пыточной, возле которой дежурили двое наемников. Увидев меня, они слегка приклонили головы, и переглянулись между собой.
— Граф Риарио велел не пускать никого, — попытался остановить меня один из дежуривших вояк, но я решительно толкнула дверь и вошла в полутемное помещение. Отсутствие яркого света, к которому привыкла, уже перестало раздражать, и я начала довольно успешно ориентироваться в этих средневековых сумерках.
В центре комнаты стоял Кара с обнаженным торсом и вытянутыми вверх руками, которые плотно стягивала цепь, прикрепленная к крюку на потолке. Он что-то жалобно скулил, в то время, когда Риарио просто сидел на стуле напротив него. Никаких следов пыток на теле Себастьяна я не заметила, что не слишком вязалось с мыслями о жестокости допросов гонфалоньера святой церкви.
— Я же просил меня не беспокоить, — Риарио обернулся и удивленно приподнял брови. — Ты-то что здесь забыла?
— Хотела поинтересоваться, как идут дела, потому что, приняла без твоего ведома, некоторые решения и мне бы не хотелось, чтобы все покатилось к демонам в ад. — Я стояла в дверях, не осмеливаясь подойти ближе, не мигая глядя на своего супруга. Тяжело быть женщиной в варварской эпохе женоненавистничества. Приходится выкручиваться, чтобы элементарно остаться в живых, о каком прогрессорстве вообще может идти речь? Неудивительно, что это не общество, а клубок змей, и чем красивее и реликтовее пресмыкающееся, тем более оно ядовитее своих серых не выделяющихся ничем собратьев.
— Пока ничего, — с некоторой заминкой все же решил ответить он. Скорее всего, Риарио даже не начинал ни о чем спрашивать, просто отдыхая от всего и всех, если не считать Кара, который периодически отвлекал его от мыслей своим жалким блеяньем. Все же не нравится мне пристальный оценивающий взгляд графа, словно он в чем-то меня подозревает. Ну, у меня есть очень хорошая отмазка, термина такого, как постродовая депрессия этому дремучему веку не известно, но наверняка некоторые все же отмечали странность в поведении постоянно рожающих женщин. Я словно абстрагировалось от происходившего здесь, чтобы не начать рассматривать более пристально подозрительные пятна на полу и всевозможные колюще-режуще-дробящие предметы в избытке находящиеся в этой комнате. О некоторых я даже не читала ранее и понятия не имею, для чего они предназначены.
— Надави, — бросила я равнодушный взгляд на заткнувшегося после моих слов юриста, не узнавая собственного голоса. — Он же ничего не скажет, до конца будет юлить. Например, после нашего разговора с тобой, супруг мой, я поняла кем именно он был послан в Рим, чтобы сблизиться со мной.
— Удиви меня, — усмехнулся Риарио, а я молча подошла к столу, на
