В таком полумраке если что и можно было различить, так только тени, безликие угрюмые фигуры, слоняющиеся из стороны в сторону, уже сгорбленные под ношей или протягивающие руки. Крики путали, отвлекали на смятение, воровали драгоценные мгновения.
– Капитан! – резко выкрикнул Рене и поднял руку, ибо ему и впрямь показалось, что меж широких спин он завидел высокую фигуру.
– Капитан Дрейк! – вновь прокричал граф и залился резким приступом кашля.
Резкий вдох холодного воздуха сковал его горло и не дал выкрикнуть ни слова, чего, впрочем, уже и не нужно было. Капитан различил тот крик в толпе и обернулся на зов. Пока Рене пытался совладать с удушающим приступом, Френсис шел сквозь бурлящий поток людей, криков и суеты. Низко опущенная голова скрывала в тени все лицо, руки были заложены за спину.
– Где… – с трудом выдавил из себя Готье.
– Где Шеймус? – угадал Френсис.
От капитанского голоса пробрало до дрожи. Что-то роковое преломилось – Рене читал это во взгляде, суровом и неумолимом.
– Сперва я скажу то, что ты скажешь всем, – говорил капитан едва ли человеческим голосом.
Рене нахмурился и опустил взгляд на землю, потирая измученное горло.
– Ни ты, ни я не видели, куда он сбежал, – с беспощадностью каменного неподкупного судьи говорил Френсис. – Он обезумел от лихорадки, которая его разбила накануне и которая не позволила ему ступить со мной на борт. Он украл серебра на первое время – сколько мог унести, и сбежал из Плимута. Так ты скажешь всем, кто будет тебя спрашивать. Ты слышишь меня?
Рене послушно кивнул. Руки холодели. Френсис не сводил с графа пристального взгляда, полного жестокого укора. Капитан выправился и оглядел кипящую пристань. Ранняя заря, такая жадная до собственного света, бледно осветила лицо Френсиса. Капитан, не глядя на графа, кивнул, велев следовать за ним, и сам направился прочь от оживленной пристани.
– И сейчас я скажу, что случилось на самом деле, – произнес Дрейк, понизив голос.
Рене поспешил за капитаном, и сердце замирало от ужаса.
– Хотя это ты мне должен рассказывать, какого дьявола он тут? – Френсис резко обернулся и пристально уставился на графа.
– Он действовал по твоему приказу? – строго спросил капитан.
– Нет! – вырвалось у Рене, и лицо исказилось от лютого ужаса. – Нет, я… Я пытался, я сделал все, чтобы не…
Френсис опустил взгляд и сплюнул. Капитан расслышал этот крик, расслышал искренний надрыв и отчаяние.
– Ты малодушен и труслив, но, кошку в пятку, не лжец, – с холодным презрением сказал капитан. – Ты из тех, кому не хватает сил добить смертельно раненное животное.
– Он мертв? – спросил Рене, заглядывая в глаза капитана.
Дрейк выждал несколько мгновений и кивнул.
– Ты – большой любимчик Лондона, французик, – произнес Френсис. – Взыскать с тебя за преступления твоего слуги у меня не выйдет. Он покушался на мою жизнь, и в итоге поплатился своей.
Рене не находил никаких слов, лишь беспомощно глотал воздух.
– Суд свершился, – продолжил капитан. – Мне не впервой исполнять свой приговор. Для нас обоих и для всего мира Шеймус Уолш – беглец, улизнувший из Плимута.
Граф не мог принять эти слова. Они касались его ушей, но поверить не хватало мужества.
– Аминь, – молвил капитан.
Похлопав Рене по плечу, Дрейк развернулся к пристани и ушел прочь, хлопнув пару раз по карманам в поисках шкатулки с табаком.
«Теперь кровь Макдонелла и на моих руках…» – с ужасом подумал граф, крепко сжимая ладони в кулаки, тщетно пытаясь унять дрожь. Не помогло ее унять и крепкое вино. Беспомощность удушливо висла на шее, и Рене сидел на краю кресла, безвольно свесив тело вперед, круто согнувшись и закрыв лицо руками.
Резко подняв рассеянный взгляд, граф прислушался. Ему казалось, он был не один. Так в оцепенении и ожидании какого-либо знака прошли несколько мучительных мгновений.
Затем резкая мысль жгуче хлестнула рассудок. Рене резко поднялся на ноги и, пошатнувшись, зашагал к кровати. Опершись рукой о изголовье, граф просунул тонкую руку в щель меж кроватью и стеной. Неровный камень больно оцарапал, Рене плотно стиснул зубы и продолжал искать, пока наконец его рука не наткнулась на грубую ворсистую мешковину. То было похоже на небольшое блюдце, помещающееся в двух ладонях графа. Рене с трепетной осторожностью сел в резное кресло, развернувшись спиной к окну. Далеко из-за моря приходила новая заря. Веки Рене закрылись, дыхание плавно замедлялось, как перед сном. Сознание гасло, подходя все ближе к границе мира грез и сладостного забытья.
– Сколько тебя помню, ты никогда так не напивался, мой мальчик, – сокрушенно пробормотал знакомый голос.
Рене не спешил открыть глаза, боясь спугнуть желанное видение.
– Мне нужна твоя помощь, мастер, – прошептал Готье.
– Ты звал меня, и я пришел, – отвечала тень из мира холода и мрака.
Собравшись с духом, Рене опустил голову на черное зеркало, что покоилось бездонным озером на коленях. За левым плечом графа стоял Эссекс. Тусклого света хватало, чтобы отражение в черном стекле коснулось леденящим ужасом сердца графа. Рене боялся пошевелиться, отвести взгляд или моргнуть.
– Ты разочаровался во мне? – спросил Рене, смотря сам на себя с отвращением.
– Ты сделал все, что было в твоих силах, – ответил Уильям Эссекс.
– Я не это спросил, – дрожащим голосом процедил сквозь зубы Рене.
Его белые руки, на которых выступили голубые венки, впились в блюдце.
– Отныне душа Ратлина – не твоя забота, – ответил гость из черного зеркала. – Не омрачай свои думы этим призраком. Ты должен сохранить свой ум для многих свершений – поверь, их у тебя еще будет премного, мой мальчик.
– О чем ты говоришь? – удивленно воскликнул граф.
Как много сил он приложил, чтобы не обернуться.
– Куда ты хотел направиться из Данлюса? – напомнил Уильям. – Домой, во Францию? Еще не передумал?
Рене едва не выронил зеркало и лишь в последний момент успел ухватить его вспотевшими ладонями.
– Мне нельзя возвращаться? – спросил Рене.
– Сам себя спроси, – ответил Эссекс. – Меня не было рядом, когда твои сродники радостно ликовали над убитыми тушками, которые выносили отцовские дружки. Ряд куропаток, диких зайцев и лисиц, и чем дольше длилось шествие, тем большее чудовище его замыкало. Гончие плелись рядом, и мокрые со слюнявыми нитями языки свисали до земли. Твой отец гордо возносил над головой волка, росомаху или медведя, и голоса всего семейства сливались в радостный смех. Все голоса, Рене, кроме твоего.
Граф до крови кусал губы, смиренно опустив голову. Глаза горели от прихлынувших слез.
– Меня не было рядом, – продолжал Эссекс. – Никого не было, и никто не вытирал твои слезы по ночам, когда тебе снились эти зайцы и лисы, вечно убегающие с окровавленными боками, а красные собаки уже взяли след и настигают. Они же каждый раз настигали?
Граф сжал зеркало еще крепче и согласно кивнул.
– Скажи мне, ты хочешь вернуться туда? – спросил Уильям.
Рене зажмурился, запрокинул голову и жадно глотал воздух, не давая себе расплакаться. Красные гончие как будто уже цокали изогнутыми когтями там, за дверью. Они приближались, подходили все ближе и ближе. Рене их слышал, но слышали ли, чуяли ли они его? Куда ведет взятый инфернальным зверьем след? Граф не шевелился. Шаги стихали. Рене опустил голову и провел рукой по лицу, беспорядочно и лихо трепля собственные волосы. Дыхание мало-помалу приходило в норму.
– Но что тогда мне делать? – взмолился Готье.
– Тебе одиноко здесь, мой мальчик, – произнес Уильям. – И ты скучаешь. Но не по тому дому, который у тебя был, а по тому, которого у тебя никогда не было. Ни братья, ни отец не примут тебя, и это к лучшему. Ты никогда не сядешь с ними за один стол, не разделишь радости пролитой крови. Езжай в Лондон. Позаботься о моем сыне.
– Роберт, – прошептал Рене, прикрывая рот рукой.
– Мое старое слабое сердце обливается кровью, стоит лишь подумать, как он одинок без меня, – вздохнул Уильям.
