Жуаез, ледяной и безмолвный, поклонился, положив, согласно уставу, руку на рукоять шпаги.
– Ваши повеления, сир? – произнес он голосом столь покорным, что воля короля тотчас же превратилась в тающий воск.
– Ты отправишься в Руан, – сказал он, – в Руан, и я хочу, чтобы ты отплыл оттуда в Антверпен, если не предпочитаешь сухим путем проехать в Брюссель.
Генрих ждал, что Жуаез ответит ему. Но тот ограничился поклоном.
– Может быть, ты предпочитаешь ехать сухим путем?
– Я не имею никаких предпочтений, когда надо выполнять приказ, сир, – ответил Жуаез.
– Ну ладно, дуйся, дуйся, вот ужасный характер! – вскричал король. – Ах, у государей друзей нет!
– Кто отдает приказания, может рассчитывать только на слуг, – торжественно заявил Жуаез.
– Так вот, милостивый государь, – сказал оскорбленный король, – вы и отправитесь в Руан, сядете на свою галеру, возьмете гарнизоны Кодебека, Арфлера и Дьеппа, которые я заменю другими частями, погрузите их на шесть кораблей и по прибытии на место отдадите в распоряжение моего брата, ожидающего от меня обещанной помощи.
– Пожалуйста, письменные полномочия, сир! – сказал Жуаез.
– А с каких это пор, – ответил король, – вы не можете действовать согласно своей адмиральской власти?
– Я имею одно лишь право – повиноваться и стараюсь, насколько возможно, сир, избежать ответственности.
– Хорошо, господин герцог, письменные полномочия вы получите у себя дома в момент отъезда.
– Когда же наступит этот момент, сир?
– Через час.
Жуаез почтительно поклонился и направился к двери.
Сердце короля чуть не разорвалось.
– Как! – сказал он. – Вы даже не нашли любезных слов на прощанье! Вы не слишком вежливы, господин адмирал. Видно, моряков недаром в этом упрекают. Ну что ж, может быть, мне больше угодит генерал-полковник моей инфантерии.
– Соблаговолите простить меня, сир, – пробормотал Жуаез, – но я еще худший придворный, чем моряк, и, как я понимаю, ваше величество сожалеет обо всем, что изволили для меня сделать.
И он вышел, хлопнув дверью так, что портьера надулась, словно от порыва ветра.
– Вот как относятся ко мне те, для кого я столько сделал! – вскричал король. – Ах, Жуаез, неблагодарный Жуаез!
– Ну что же, может быть, ты позовешь его обратно? – сказал Шико, подходя к кровати. – Один раз проявил силу воли и уже раскаиваешься!
– Послушай, – ответил король, – ты очень мило рассуждаешь! Как по-твоему, очень приятно выходить в октябре месяце в море под ветром и дождем? Хотел бы я видеть, что бы ты делал на его месте, эгоист?
– Это от тебя одного зависит, великий король, от тебя одного.
– Видеть, как ты отправляешься по городам и весям?
– По городам и весям. Самое пламенное мое желание сейчас – попутешествовать.
– Значит, если бы я послал тебя куда-нибудь, как Жуаеза, ты бы согласился?
– Не только согласился бы, я просто мечтаю об этом. Я умоляю тебя послать меня куда-нибудь.
– С поручением?
– С поручением.
– Ты бы поехал в Наварру?
– Я бы к самому черту на рога отправился, великий король!
– Ты что, потешаешься надо мною, шут?
– Сир, если и при жизни я был не слишком весел, то, клянусь вам, после смерти стал еще грустнее.
– Но ведь только что ты отказывался уехать из Парижа.
– Милостивый мой повелитель, я был неправ, решительно неправ и очень в этом раскаиваюсь.
– Так что теперь ты хочешь уехать из Парижа?
– Немедленно, прославленный король, сию же минуту, великий монарх.
– Ничего не понимаю, – сказал Генрих.
– А ты разве не слышал слов, произнесенных главным адмиралом Франции?
– Каких именно?
– А тех, в которых он сообщал о своем разрыве с любовницей господина де Майена?
– Да, ну и что же?
– Если эта женщина, влюбленная в такого очаровательного юнца, как герцог, ибо Жуаез и вправду очарователен…
– Конечно.
– Если эта женщина расстается с ним, вздыхая, значит, у нее есть веская на то причина.
– Вероятно, иначе она не отпустила бы его.
– Ну, а ты не знаешь, какая?
– Нет.
– И не догадываешься?
– Нет.
– Причина в том, что господин де Майен возвращается.
– Ого! – вырвалось у короля.
– Наконец-то ты понял, поздравляю.
– Да, я понял.., но все же…
– Что все же?
– По-моему, причина не очень веская.
– Какие же у тебя на этот счет соображения, Генрике? Я очень рад буду с ними согласиться. Говори.
– Почему бы этой женщине не порвать с Майеном, вместо того чтобы прогонять Жуаеза? Я думаю, Жуаез был бы рад отблагодарить ее, пригласив господина де Майена в Пре-о-Клер и продырявив там его толстое брюхо. Шпага у нашего Жуаеза лихая!
– Прекрасно. Но если у Жуаеза лихая шпага, то зато у господина де Майена предательский кинжал. Вспомни Сен-Мегрена.
Генрих вздохнул и поднял глаза к небу.
– Женщина, по-настоящему влюбленная, не захочет, чтобы любимого ею человека убили, она предпочтет с ним расстаться, выиграть время. И прежде всего она предпочтет, чтобы ее самое не умертвили. А у Гизов, в их милой семейке, народ чертовски беззастенчивый.
– Да, ты, пожалуй, прав.
– Очень рад, что ты в этом убедился.
– Да, я начинаю думать, что Майен действительно возвращается. Но ведь ты, Шико, не женщина – пугливая или влюбленная.
– Я, Генрике, человек осторожный, у которого с господином де Майеном игра не кончилась и счеты не сведены. Если он до меня доберется, то пожелает начать все снова. Добряк господин де Майен – игрок преотчаянный.
– Так что же?
– Он сделает такой ловкий ход, что меня пырнут ножом.
– Ну, я своего Шико знаю: он уж в долгу не останется.
– Ты прав, я пырну его раз десять, и от этого он подохнет.
– Тем лучше: игра, значит, кончится.
– Тем хуже, черт побери, тем хуже! Семейка поднимет ужасающий шум, на тебя напустится вся Лига, и в одно прекрасное утро ты мне скажешь: Шико, друг мой, извини, но я вынужден тебя колесовать.
– Я так скажу?
– Ты так скажешь, и притом, что еще хуже, ты это сделаешь, великий король. Так вот, я и предпочитаю, чтобы дело обернулось иначе, понимаешь? Сейчас мне неплохо, и я хочу, чтобы все так и оставалось. Видишь ли, вражда в арифметической прогрессии представляется мне опасной. Поэтому я поеду в Наварру, если тебе благоугодно будет меня туда послать.
– Разумеется, мне это благоугодно.
– Жду приказаний, милостивейший повелитель.
