Любомир решил, что, если воин погибнет в сражении, никто ничего не заподозрит. Только боги правду видят! И снова ничего не вышло. Вот, смотрите все, этой самой стрелой ранен был князь, здесь сохранилась еще его кровь. А тот, кто скажет, что это весская стрела, пусть сразу полезает в зыбку, поскольку только там ему и место.
С этими словами Некрас передал вещественное доказательство тому боярину, который сидел ближе, и продолжил, предвосхищая вопросы:
— А теперь, почтенные мужи, расскажу вам одну поучительную басню. Во время весского походы заняли наши село, не важно какое, и стали на постой в доме, не важно чьем. А одному из воинов приглянулась хозяйская дочка, и захотелось ему сорвать без спросу поцелуй-другой, или чего посущественнее. Словил он девчонку в сенях, а там стоял чан, в котором шерсть красят. Та на охальника чан и опрокинула. Ну да так ему и надо! Что с бою не взято — не твое. А теперь догадайтесь, как звать того покрашенного витязя? Так вот. Это тул, который нашли в Волчьем Логове среди оружия, принадлежащего Любомиру. Сверху-то его отмыли-отчистили, а внутри зеленая краска осталась. Видите? А теперь снова посмотрите на стрелу. Откуда бы на древке, вон, под самым оперением, взяться такому маленькому зеленому пятнышку, если не из того тула? Что доказывает, что хитрость уму не замена.
Некрас приостановился, оценивая произведенный эффект.
— А теперь оставим на время братца, и перейдем к сестрице. Той самой, что вышла замуж за князя, в смысле нашего. Больше всего на свете Любава хотела подарить князю наследника, однако у нее ничего не выходило. Ну а если нет своего, придется дарить чужое. И задумала Любава такую хитрую хитрость, что, узнай они про то, все лисы заплакали бы от зависти горькими слезами и утонули прямо в своих норах. Случилось так, что князю Ростиславу полюбилась девушка по имени Дана, — так лаконично и деликатно изложил Некрас первую часть коварного плана, — и очень скоро она понесла. Княгине же только того и надо было. Она ведь нарочно ездила поклониться Даждьбогу, да еще привезла с собой ведьму. Мол, спросит кто-нибудь: «Как же так получилось?». А она в ответ: «А чудо! Что же тут непонятного?». Эту ведьму она и приставила втереться в доверие к Дане и следить за каждым ее шагом. А потом, пользуясь тем, что князь далеко и к тому же ранен, отчего и помешать ей не сможет, задумала против Даны худое. И для этого, по воле случая, обратилась все к тому же Ярко. Ну не нашлось другого такого же проходимца! Ярко и ведьма обманно сообщили Дане, что князь погиб, и, пока она от горя туго соображала, увезли ее и скрыли в тайном месте. Спрашивается, для чего княгине все это понадобилось? Для того, чтобы, когда Дана разродиться, выдать младенца за своего, а от матери избавиться. Вот еще на что была нужна ведьма, сведущая в смертоносных зельях. Таким образом, Любава становилась матерью наследника, а заодно и навсегда избавлялась от соперницы. И, главное, оцените изящество замысла: даже если бы впоследствии правда о происхождении ребенка открылась, он все равно остался бы наследником белозерского престола. Вот чего бывает, чего и не подумаешь. И все равно ничего не вышло! В который раз я это говорю? А вот в который говорю, столько раз и не вышло! Дурное дело-то нехитрое. Вот хитрецы ни с чем и остались.
А что было дальше, всем известно. Любомир с Любавой сбежали в Ростов, бросив на погибель своего брата, который был ни в чем не виновен, и даже не подозревал ничего. Князь Глеб Ростовский понял, что его замысел устранить князя Ростислава и захватить нашу землю провалился с треском, как медведь в нужник. И, не выжидая другого часа, пошел войной, поскольку боялся, что мы тут успеем во всем разобраться и подготовимся ко встрече. Ну да волк сер, а нас не съел. И Любомира, прощу учесть, взяли не в Ростове на печи, а мечом в руках на поле боя, где он сражался под ростовским стягом, сим довершив свою измену. Все. Конец — делу венец. А о конце позаботьтесь сами, не поймите превратно.
Если и Любавы и Любомира и оставались какие-то шансы на оправдание, эта речь уничтожила их окончательно. Ни брат, ни сестра вины своей не признали и твердо стояли на том, что бежали в Ростов единственно ради спасения своей жизни. Однако доказательства измены были налицо. И когда пришла пора выносить приговор, боярин Ратибор поднялся первым и произнес, глядя в лицо князю:
— Смерть.
— Смерть…
— Казнить смертию.
— Смерть!
— По вине своей заслуживают смерти.
— Смерть.
— Смерть.
— Смерть.
Каждый, поднимаясь, произносил свой приговор, и приговор был одинаков. Князю Ростиславу оставалось лишь утвердить его. С высоты своего резного кресла Ростислав смотрел на Любаву, с удивлением вспоминая, что когда-то любил эту женщину. Теперь не осталось даже ненависти. Но… Его слова ждали, а он все не мог заставить себя выговорить его. Ростислав смотрел на двух когда-то близких ему людей. Они не просили пощады. Брат и сестра, оба белее полотна, стояли, поддерживая друг друга, так похожие друг на друга и такие прекрасные, но красота эта казалось уже тронутой смертью. Ростислав не мог. Возможно, он совершал ошибку, возможно, государственная мудрость требовала… Ростислав не мог поступить иначе.
Князь поднял руку, без нужды призывая к тишине.
— Я не утверждаю приговор. И прошу у вас позволения не объяснять своего решения. Слушайте же мой приговор.
Любомир из рода Бирючей будет лишен пояса, лишен боярского звания, а также всего принадлежащего ему имущества. Он будет препровожден до границы, и отныне ему запрещено переступать пределы Белозерской земли. Если же он нарушит запрет, будет предан смерти.
Любава из рода Беровых, рожденная в роде Бирючей, будет лишена княжеского звания, а также всего принадлежащего ей имущества; мой брак с ней расторгается. Она будет препровождена до границы, и отныне ей запрещено переступать пределы Белозерской земли. Если же она нарушит запрет, будет предан смерти.
Далее. Мужчины из родов Бирючей и Сычевых обязаны в течение одной седьмицы покинуть пределы Белозерской земли. Они вправе забрать то из принадлежащего им имущества, что смогут унести. Это относится как к поиманным мятежникам, так и к тем, которые остаются на свободе, если таковые имеются; им будет позволено уйти беспрепятственно. Всякий же, не подчинившийся приговору, будет отдан в холопы пожизненно, а взятый с оружием в руках — предан смерти. Женщины из указанных родов могут покинуть Белозерскую землю на тех же условиях, либо же принести роту [138] за себя и своих малолетних детей и остаться в своих домах, сохранив то из своего имущества, что принадлежит лично им, либо же их детям, не вошедшим в возраст. Прочее же имущество указанных родов изымается в пользу казны.
Приговор сей не касается боярыни Миланы, рожденной в роде Бирючей. Вот жена, единственная из двух родов, сохранившая верность Земле и законному князю, и многократно доказавшая верность деяниями своими. Приблизься, Милана. Возвращаю тебя и дочь твою в род Бирючей. С этого часа ты — глава своего рода. Также передаю тебе права на все имущество осужденного Любомира, включая и подлежащее наследованию от Яросвета из рода Бирючей. Дочь же твоя наследует своему отцу, Бориславу из рода Сычевых. И пусть никто под страхом виры не назовет Зайку Бориславну из рода Бирючей дочерью мятежника.
Приговор вынесен, и да будет исполнен немедленно.
* * *
На выходе из гридницы стремянный уцепил князя за рукав.
— Изяславич, а помнишь, как ты Сычева в сугробе валял?
— Помню, — кивнул Ростислав, несколько удивленный таким истолкованием событий.
— Так вот, знаешь, кто тогда оклеветал Милану? Яросветиха!
— Зачем? — поразился Ростислав.
— А затем, что не ужиться серой мыши с горносталюшкой.
* * *
— Давай, давай, сурок, шевели лапами! Мне ждать недосуг, снег растает, из чего снеговиков лепить будем? — подгонял Некрас неторопливого стражника, пока тот, наконец, кряхтя, не сдвинул тяжелый засов. Некрас с величественным видом пересек порог клети, оставив труженика замков и ключей гадать, при чем же тут снеговики.
