Ознакомительная версия.
– Опять повезли арестантов судить в Шартр.
Читатель, конечно, угадал, что в этой карете сидели Даниэль Ладранж и меревильские дамы. Кучер, увешанный трехцветными лентами, правил парой лошадей, тащивших эту колесницу, но не слышно было ни его веселых шуток прохожим, ни того посвиста и пощелкивания кнутом, которым обыкновенно выявляют свое хорошее настроение люди его профессии. Даже жандармы на этот раз не старались, как всегда, приятельской болтовней развлекаться от скуки длинного пути, впрочем, может, в этом случае они следовали приказанию начальника, бригадира Вассера, одиноко, молчаливо и грустно ехавшего впереди.
Вследствие исполнения некоторых необходимых формальностей путники наши выехали из Н… уже довольно поздно, а потому бригадир, желая наверстать потерянное время, стал торопить кучера; но дорога, и прежде никогда не поддерживаемая исправно, теперь была еще более испорчена вчерашним ливнем, колеса положительно вязли в глине, и не было никакой возможности ехать иначе как шагом, и таким образом при наступлении ночи они были еще в нескольких лье от Шартра – цели своего путешествия.
Внутри кареты тоже царствовало глубокое молчание, изредка прерываемое шепотом. Меревильские дамы, оставя свой костюм першских поселянок, так как маска эта теперь была ни к чему, одеты были в свои простые платья, которые не привлекали особого внимания. Даниэль тоже переменил свой кафтан и шляпу с кокардой на темный костюм, не принадлежавший никакой партии, никакой должности.
Бедная безумная маркиза считала путешествие это торжественным въездом в свое Меревильское поместье; неуклюжая карета ей казалась парадной, а жандармов принимала она за почетную стражу. Ни у Даниэля, ни у Марии недоставало духу ей противоречить в подобном заблуждении, только тяжелый вздох вырывался у каждого при всяком замечании ее.
Наконец мать задремала, молодые люди смотрели сквозь окошко на дорогу, как будто там искали развлечения своим грустным мыслям. Даниэль взял руку кузины, которую та не отнимала, но ни взглянуть одному на другого, ни заговорить между собою недоставало им силы из опасения, чтобы во взгляде не выявилось полное их отчаяние.
Они проехали мимо деревни, видневшейся в вечернем тумане на расстоянии полулье от дороги. Даниэль внимательно ее рассматривал.
– Да, да, я не ошибаюсь, – проговорил он как будто сам с собой, – это должна быть Франшевиль, деревня, где живет Леру.
– Кто это? – невольно спросила Мария.
– Это один богатый хлебный торговец, которому в прошлом году мне удалось оказать большую услугу. На рынке обвинили Леру, что он скупает хлеб с намерением устроить голод в стране. Мнение это было ни на чем не основано, тем не менее умы взволновались, произошел бунт. Народ схватил бедного купца, осыпали его ругательствами, побоями и, наконец, потащили к фонарному столбу. И казалось, что ничто уже не могло спасти его; в это время мне дали знать об этом; под руками, по несчастью, у меня не оказалось никакой вооруженной силы, между тем человеколюбие и долг службы вменяли мне в обязанность спешить на помощь к несчастной жертве. Тогда я бросился в волнующуюся толпу, пришлось бороться, и, наконец, частью угрозами, частью мольбой мне удалось, хотя с опасностью для самого себя, спасти Леру от неминуемой смерти.
С того времени добряк этот не знает пределов благодарности мне. Говорит постоянно, что не только состояние, но и самая жизнь его принадлежит мне, осыпает меня самыми дорогими подарками, от которых, конечно, я постоянно отказываюсь, что, однако, приводит его в отчаяние. Недавно, наконец, он привел ко мне своего старика отца, жену, детей, вся семья хотела лично поблагодарить меня за услугу, и сцена вышла такая, что, пока я жив, не забуду ее.
В то время я думал, что в состоянии буду упросить это семейство принять вас под свою защиту. Леру имеет большие знакомства; он участвует в поставке провианта для армии, что дает ему до некоторой степени влияние, он мог бы, наверное, доставить вам верное убежище и даже теперь, если бы мы могли только освободиться.
– Освободиться, Даниэль? – прервала его молодая девушка, вздрогнув при этом слове. – Разве вы находите это возможным?
– Нет! – ответил Даниэль, отвернувшись. – Была минута, и я надеялся, но теперь это только мечта!
– Но все-таки, Даниэль, умоляю вас, расскажите, на чем основывали вы эту надежду? Как бы слаба ни была она… У меня нет вашего мужества, Даниэль, я боюсь смерти. Боюсь за вас и за мою бедную мать, да, говоря правду, и за себя тоже. Я дрожу при одной мысли об ожидающей нас участи!
– Мария, милая моя Мария! Не говорите мне этого! -ответил грустно Ладранж. – Дайте мне надеяться, что ваша молодость, красота, невинность обезоружат ваших судей. Что же касается до вашей матушки, у кого достанет духу присудить ее в подобном положении? Но не рассчитывайте тоже и на возможное избавление; вам будет слишком тяжело потом расставаться с этой надеждой. Наверно, я плохо понял человека, неясные слова которого вселили мне в голову эти мысли. Если бы он даже и захотел, у него недостанет сил на это!
– Если недостанет сил, почему не употребить хитрость? В свою очередь, Даниэль, не мешайте и вы мне думать, что есть на свете человек, желающий спасти нас. Одной уверенности, что у нас есть друг, какого бы он ни был положения в обществе, но который желает оказать нам услугу, достаточно для того, чтоб сделать меня смелой… Знаете, Даниэль, заметили ли вы, что начальник нашего конвоя оказывает нам при всяком случае глубокое уважение и самое теплое участие? Можно подумать, что он сожалеет, что обязан нас держать так строго, а в случае побега, пари держу, он порадуется нашему избавлению.
– Может быть, Мария. Но пока мы в его власти, он скорее допустит изрубить себя в куски, чем даст нам бежать! Я знаю бригадира Вассера; у него доброе сердце, настоящее поручение его глубоко огорчает, но он бесстрашно выполнит его до конца и без малейшего послабления… Не ждите же ничего с его стороны.
Уверение это, казалось, разбило сладкую мечту, взлелеянную девушкой, может, помимо ее воли.
– Боже мой, – пробормотала она, – неужели надо умирать?
Хоть и сознавая бесполезность своих утешений, Даниэль снова хотел попробовать укрепить дух своей молоденькой кузины, когда звук голосов привлек внимание обоих.
На окраине дороги сидел человек, одетый мужиком, с курткой на руке, с серпом и косой на плече. Завидя путешественников, он встал и тем подобострастным тоном, каким обыкновенно говорят поселяне со служащими, обратился к бригадиру:
– Ай-ай, гражданин, как вы запоздали, и по такой дороге! Но куда же вы изволите ехать? Разве вы не знаете еще, что вчерашней бурей снесло Нуарвильский мост? Вам там не проехать с вашими лошадьми и экипажем.
Ознакомительная версия.
