Ознакомительная версия.
Недруги объединились, их становилось все больше, но объявить войну открыто они пока не решались. Ждали, когда король охладеет к Козель, чтобы нанести верный удар. На одной стороне была сплоченная группа ловких придворных, с молодых лет поднаторелых в интригах и подстрекаемых развращенными и хитрыми женщинами; на другой – графиня Козель – гордая, самонадеянная, благородная, верящая в свою силу и обаяние, в воображаемое положение жены, в узы, укрепившиеся детьми, признанными королем; с графиней была небольшая горстка маловлиятельных друзей, а также несколько лицемеров, выжидавших, к какому лагерю будет выгодней примкнуть. Война обещала быть длительной, но враги Козель, затаив злобу, вооружились терпением. Они знали характер короля, и это придавало им уверенность в успехе.
Августу должны были в конце концов надоесть капризы графини, ее ненасытное влечение к роскоши, необузданное высокомерие и вспыльчивый характер. До сих пор это забавляло короля, но чаша терпения может и переполниться…
Все знатные и влиятельные при дворе люди оказались во враждебном Козель лагере. Князь Фюрстенберг, граф Флемминг, графиня Рейс, госпожа Гюльхен, графиня Вицтум стали теперь завзятыми врагами Анны. Мерзкая Глазенапп втерлась в дом графини только для того, чтобы шпионить и разносить сплетни.
Пользуясь отсутствием Августа, находившегося во Фландрии, наместник и Флемминг сговорились доносить королю каждый в отдельности об излишествах, какие позволяет себе двор графини, и тем самым постепенно отвратить от нее короля. Они расписывали требования графини в таких красках, что королю это, в конце концов, надоело, и он велел немного ограничить ее расходы. Обрадовавшись, Фюрстенберг отказался выполнить некоторые просьбы всемогущей государыни, и та грозилась, что, если бы не ее болезнь, она закатила бы ему публично пощечину. Зная характер графини, можно было не сомневаться, что она выполнила бы свое обещание. На Флемминга из-за его неосторожных слов тоже обрушились ярость и угрозы.
Но оба они, зная из писем Баудица о приглашении в Дрезден Дюпарк, тешили себя надеждой, что царствование фаворитки близится к концу и что время решительных действий скоро наступит.
Между тем король, прибыв из лагеря в Дрезден, даже не повидавшись с Фюрстенбергом, направился прямо во дворец четырех времен года. Анна, только что поднявшаяся с постели после болезни, была прекрасна, нежна и вся в слезах.
– О, государь! – вскричала она, обнимая его. – Я всегда с нетерпеньем жду вашего возвращения, даже если разлука длится лишь час, но никогда еще не тосковала я так, как в этот раз! Избавьте меня от преследований, если я еще владычица вашего сердца. Но, может быть, вы охладели ко мне, и потому эти люди так надо мной издеваются?
– Кто? – спросил король.
– Самые близкие ваши фавориты и друзья, гнусный Флемминг, лицемерный ханжа Фюрстенберг сделали меня посмешищем. Сговорились свести меня, больную, в могилу. Государь, защитите меня или признайтесь, что вы вынесли мне приговор!
После долгой разлуки Анна Козель благодаря своему несравненному обаянию обрела прежнюю власть над королем; Август стал ее успокаивать.
– Фюрстенбергу и Флеммингу я надеру уши… возможно, ты, больная, слишком близко приняла к сердцу то, что не по злой воле…
– Не по злой воле! Меня окружают смертельные враги. Завидуют мне, рады бы вырвать из вашего сердца.
Козель плакала, Август, не любивший слез, успокаивал ее.
Когда король через несколько часов вышел из дворца, он был уже весь во власти чар Анны Козель и после первых же жалоб Фюрстенберга на графиню приказал ему завтра же пойти к ней и попросить прощения. Князь замолчал.
– И вы и Флемминг – оба виноваты, но я терпеть не могу ссор и склок, завтра будьте у графини, я помирю вас.
– Ваше величество, это слишком унизительно для меня, – ответил Флемминг, разрешавший себе иногда возражать королю.
– Ничего не поделаешь, – ответил король, – иначе тебе пришлось бы оставить двор, ибо ссоры не миновать при первой же встрече с графиней. Козель не легко прощает, а я свар не люблю.
Напрасно генерал шипел от возмущения, король был неумолим! Флемминг с Фюрстенбергом понимающе переглянулись – время еще не пришло, надо было подчиниться приказу короля.
На следующее утро Август велел вызвать обоих во дворец четырех времен года; графиня, гордая, как королева, пылала негодованием. Август сам ввел провинившихся.
– Полагаю, что только недоразумение могло вызвать жалобу графини на неуважительное отношение к ней. Я буду рад вычеркнуть это из памяти, графиня тоже постарается забыть, а вы, как люди воспитанные и уважающие прекрасный пол, не вменяйте ей в вину, если она даже сгоряча и сказала что-нибудь не так. Прошу вас всех предать случившееся забвению.
Пока король говорил, графиня и ее враги мерили друг друга взглядом. Взгляд Козель был полон гнева и возмущения, Фюрстенберг смотрел на нее с ненавистью, Флемминг – откровенно глумясь. Все же оба придворных очень вежливо поклонились и что-то пробормотали, по-видимому, это следовало счесть за извинение.
Ни графиня Козель, ни ее противники не заблуждались относительно искренности восстановленного мира, они знали, что это всего лишь передышка и что при первой возможности борьба возобновится. После официального примирения, шаткость которого понимал, очевидно, и сам Август, князь и генерал перекинулись с королем несколькими словами и вышли. Август остался у Анны. Уже пять лет длилась их связь, и напрасно придворные надеялись, что он вот-вот пресытится ею. Графиня Рейс и графиня Вицтум тщетно пытались отыскать морщины на лице Козель, тщетно ждали, когда померкнет блеск ее красы: Анна была одной из тех удивительных женщин, как бы наделенных неувядаемой молодостью, на мраморных лицах которых даже самое сильное горе не оставляет следа. Тайные любовницы короля, случайные, заурядные могли лишь развлечь его, но не в состоянии были ослабить привязанность к женщине, обладавшей благородным характером, тонким умом и другими достоинствами, отличавшими ее среди тысячи других. Графиней Козель тщеславный Август похвалялся перед всем миром, кичась своей победой; всех остальных ему приходилось стыдиться. Ни одна из предшественниц Анны не могла сравниться с ней ни красотой, ни умом, ни характером. Напрасны были и старания врагов Анны оклеветать ее: злоба их ничем не питалась, жизнь Анны была на виду, никаких тайн у нее не было, только чрезмерное высокомерие и постоянные уверения, что она жена Августа и королева, можно было поставить ей в вину.
Вскоре после описанной сцены искусные враги попытались другим способом разлучить Анну с королем. Поводом послужило приглашение танцовщицы Дюпарк в Дрезден. Ревность графини была широко известна, все знали, что Август неоднократно выслушивал от нее неприятнейшие упреки и угрозы из-за своего волокитства. Дело это поручили Глазенапп. Познакомившись с Дюпарк, Август выдал себя за графа Торгау, и, приехав в столицу, она тщетно искала его под этим именем. Родная тетушка Дюпарк служила в дрезденском театре. Она повела племянницу к камергеру Мурдахсу, директору королевских увеселительных заведений, посвященному в тайну короля. Тетушка была немало удивлена тому, что камергер отнесся к Дюпарк с особой предупредительностью, готов был выполнить все ее требования, и пригласил выступить в балете «Принцесса Элида», готовившемуся к возвращению короля. Все эти милости исходили, по-видимому, от графа Торгау, но и тетушка и племянница начинали уже догадываться, что тут замешан сам король. Еще более они в том убедились, когда Дюпарк получила неизвестно кем присланные дары.
Ознакомительная версия.
