Старушка очень рада была гостю и тотчас же принялась за угощение. В печи горел огонь. В одну минуту появились горячие блины и наполнили всю хату приятным паром.
— Вот как меня на старость утешил Господь милосердный? говорила мать Кирила Тура, обращаясь к Петру. Не думала я уже видеть своего сына, своего ясного сокола!
Тут она обняла голову запорожца и поцеловала его в чуприну.
— Годи, годи, мамо! говорил запорожец, стараясь от неё освободиться. Ты б, сдается, только и делала, что няньчилась со мною. Я боюсь, чтоб товариство теперь не прогнало меня из Сечи за то, что от меня бабою пахнет!
— А ты всё-таки думаешь про ту проклятую Сечь?
— Пани-матко! не давай воли языку, коли хочешь, чтоб я прожил еще хотя полдня у тебя в хате! Как можно называть проклятым славное запорожье!
— Щоб воно тоби запалось! сказала со слезами старушка. Взяло оно у меня мужа, пропала моя молодость, не знала я счастья на свете; а теперь возьмет еще и сына, — не дознаю я счастья и в старости!
— Ну, что ты будешь делать с этими бабами! сказал смеясь Кирило Тур. У них счастьем называется чёрт знает что! Ну, давай лишь, нене, нам по чарке, то, может быть, повеселеем. Теперь Сечь будет недалеко: в Романовского Куте. Правда, и туда вашему брату все равно нельзя показать нос, так я сам иногда наведаюсь к вам, да и гостинца, может быть, привезу.
— Не нужно мне лучшего гостинца, как ты сам, мой коханый сынку!
— Э, пожалуй, так не для баб же создал Господь казака! Есть у него что-нибудь лучшее делать, нежели сидеть с вами в хате да уплетать блины. А блины славные! нечего сказать, пани-матко, славные блины!
В это время под окном раздался конский топот, и кто-то громко закричал по-запорожски: Пугу, пугу!
Женщины затрепетали. Им не в первый раз было слышать этот дикий зов; но никогда он не производил на них такого действия.
— Ох, моя матинко! вскрикнула сестра Кирила Тура. Чего ж меня это такой страх ошиб? Кто это, мой братику?
— Это уже, сестро, отвечал мрачно запорожец, приехали по мою душу.
— Ох, лишечко! вскричала мать, не понимая, что значат эти странные слова, но угадывая чувством страшный смысл их. Ох, мой сынку! что ж это ты говоришь?
— А вот «добрые молодцы» сами тебе растолкуют, отвечал запорожец с угрюмым спокойствием.
В эту минуту дверь отворилась, и на пороге показался известный уже нам батько Пугач с своим чурою.
— А здоров, вражий сын! с таким приветствием обратился он к Кирилу Туру. Як ся соби маеш? Добрые приехали к тебе гости: чем-то их угостишь? Прощайся лишь, вражий сын, с матерью и с сестрою, бо уже не долго будешь топтать траву!
— Батечки мои, голубчики! вскричала испуганная этими угрозами мать Кирила Тура. Что ж это вы с ним хотите делать? Не оставляйте меня сиротою на старости, не отнимайте у меня моего ясного сокола!
Но батько Пугач не обратил никакого внимания на её вопли, и опять обратился с своею странною речью к Туру: — А що, вражий сын! поднялся уже на ноги! отпас уже толстую морду! Поедем лишь до «коша» на расправу. Пакостник негодный! плюгавец! загладишь ты сегодня весь стыд, що наробив товариству. Одевайся лишь, вражий сын! седлай коня! Тебя бы следовало, взявши за шею, привести до коша на веревке, як собаку, да уж я честь на себе кладу. Поиграй уже, так и быть, в последний раз на коне.
Бедные женщины в оцепенении прислушивались к этим угрозам, и потом, как бы пронзенные стрелою, повалились в ноги батьку Пугачу, и рыдая умоляли его не лишать их единственной их радости и утешения.
— Геть к нечистой матери! вскрикнул неумолимый запорожец. Якого чорта лазите передо мною! Не я над ним судья. Все товариство будет с ним расправляться.
— Кат знае, що робиш ты, батько! сказал веселым голосом Кирило Тур. Кто ж таки так пугает женщин? Ведь и у тебя, я думаю, была мать: не волчица произвела тебя на свет. Садитесь лишь да подкрепитесь, чем Бог послал, а я оденусь, оседлаю коня да и поедем. Мамо сестро! полно вам Бог знает чего убиваться! Разве вы не знаете шуток запорожских? Наш брат шутит по-медвежьи, так что иного и до слез доведет.
Бедные женщины не знали, чему верить. Луч отрады блеснул однакож у них в душе, и они, ободрясь немного, стали боязливо наблюдать за движениями своего грозного гостя. Наружность батька Пугача не предвещала ничего доброго. Мрачное лицо его с нахмуренными белыми бровями и во всякое время не развеселило бы никого, а теперь оно казалось вестником чего-то ужасного!
— Чего это вы оторопели! обратился к ним смеясь Кирило Тур. Батько пошутил, а у ннх уже и души нет. Давайте лишь на стол блинов горячих, а я попотчую гостей перчакивкою. Я вам говорил, что сегодня поиграю на коне по полю. Ну, вот приехали за мною казаки, да и все тут. А они уже и расплакались! Эх, бабская натура! А еще просят остаться с ними! Что за житье казаку с такими плаксами!
Батько Пугач сел за стол, перекрестился и начал спокойно есть блины. По его знаку, чура его также сел и принялся за завтрак.
Кирило Тур вышел из хаты и начал свистеть, призывая своего коня, гулявшего на воле, а чтоб успокоить мать, он, идучи мимо окна, затянул казацкую песню:
Ой коню мій, коню! заграй підо мною
Да розбий тугу мою,
Розбий, розбий тугу по темному лугу
Козакові молодому!
Но эта песня, неудачно выбранная, вместо того, чтоб успокоить, еще больше растрогала бедную старушку. Оставив свое дело дочери, она села в конце стола, за которым завтракал батько Пугач, и начала так горько плакать, что и железное сердце старого запорожца смягчилось.
— Не плачь, нене, сказал он; дурно слезы тратишь.
Под окном опять раздался звонкий, и на это время невыразимо печальный голос проходившего мимо Кирила Тура:
Ой згадай мене, моя стара нене,
Як сядеш у вечері істи:
Десь моя дитина на чужій стороні.
Да нема од неі вісти!
Сковорода опрокинулась у сестры его при этих словах. Она бросилась к матери, обняла ее и закричала:
— Мамо, голубонько! что с нами будет, когда не будет у нас Кирила!
В это время Кирило Тур вошел в хату, приняв на себя самый беспечный вид. Взглянув на эту сцену, он с удивлением пожал плечами и, расставивши врозь руки, сказал:
— Ну, что с этими бабами делать? И работу бросили! Уже правда, що только нагадай козі смерть, то наслушаешься крику. Что ж? разве мне самому печь блины для пана отамана? Полно, говорю вам, плакать! Давайте еще горячих блинов.
— Ну лишь одевайся, сказал батько Пугач. Я долго ждать не стану. А ты что за человек? обратился он к Петру.
Тот сказал ему свое имя и прозвище.
