Эта ужасная картина была сильным контрастом по сравнению с мирным покоем, царившим наверху.
Мы не потеряли ни одного человека, если не считать одного легко раненного брошенным копьем.
Этот факт вызвал необыкновенное ликование у полудиких кенда. Полагая, что каково начало, таков должен быть и конец, они издавали веселые крики, пожимая друг другу руки. Потом они с аппетитом принялись за еду, принесенную женщинами, причем не переставали болтать, несмотря на то что вообще были весьма молчаливым народом.
Даже степенный Харут, подошедший ко мне с поздравлениями, казался возбужденным, как мальчик, пока я не напомнил ему, что настоящее сражение еще впереди.
Черные кенда попали в ловушку и понесли большие потери, но это не могло иметь особенного влияния на исход борьбы, так как число врагов было слишком велико. Регнолл, пришедший со своей оборонительной линии, согласился со мной.
Черные кенда, сражавшиеся за жизнь, равно как и за честь, будут наступать до тех пор, пока не победят или не будут истреблены.
Но как мы могли надеяться с небольшими силами истребить такое воинство?
Четверть часа спустя двое наших часовых, помещавшихся на вершинах высоких скал, донесли, что черные кенда выстраивают свои полчища и что их кавалерия спешилась и лошади уведены в тыл, будучи, очевидно, признаны бесполезными в этом месте.
Немного спустя из-за поворота показалось несколько отдельных человек, державших в руках по связке длинных палок с кусками белой материи, прикрепленными к концу каждой.
Меня чрезвычайно заинтересовало назначение этих палок.
Скоро все стало ясно.
Эти люди (их было тридцать — сорок) быстро бегали в разных направлениях, пробуя почву копьями в поисках новых ям. Нетронутых они нашли очень мало и перед каждой из них, равно как и перед уже наполненными, они в виде предостережения втыкали палку с флажком.
Ими же было унесено много раненых.
Мы с большим трудом сдерживали белых кенда, желавших напасть на них, что, несомненно, могло завлечь наших в засаду.
Я также не позволил своим людям стрелять по ним, так как в результате было бы много промахов и, следовательно, напрасной траты патронов.
Сам я, однако, сделал два — три выстрела.
Исследовав основательно почву, разведчики удалились, и немного спустя начали показываться шедшие в полном порядке войска черных кенда. Их было около десяти тысяч человек. Ярдах в четырехстах они остановились. Последовала пауза, вскоре нарушенная звуками рогов и ликующими криками.
Тут моим глазам представилось необыкновенное зрелище.
Из-за поворота показался шедший медленным, тяжелым шагом огромный слон Джана. На его спине и голове сидели двое людей, в которых я с помощью бинокля узнал уже знакомого мне хромого жреца и Симбу, царя черных кенда, пышно разряженного. Он сидел на деревянном стуле, размахивая длинным копьем.
Вокруг шеи животного было обвязано двенадцать цепей, концы которых держали воины, бежавшие по шести с каждой стороны.
К концу хобота Джаны были прикреплены три другие цепи, заканчивавшиеся железными шарами.
Он шел, как послушный индийский слон, на котором возят бревна, проходя широким коридором, оставленным среди войска, и осторожно обходя ямы, наполненные мертвыми. Я думал, что он остановится, дойдя до первых рядов. Но я ошибся.
Джана продолжал идти прямо на наши укрепления.
Для меня представлялся исключительный случай. Я приготовил тяжелое двуствольное слоновое ружье.
Второе точно такое же ружье со взведенными курками держал Ханс, готовый в нужный момент подать его мне.
— Я убью этого слона, — сказал я, — пусть никто не стреляет. Вы сейчас увидите, как умрет бог Джана.
Огромное животное продолжало идти вперед. Теперь оно представлялось мне еще большим, чем при свете луны, когда оно стояло надо мною, готовясь раздавить меня ногой. Я уверен, что во всей Африке не было равного Джане слона.
— Пора стрелять, баас, — прошептал Ханс, — он уже близко.
Но я решил подождать, пока он не остановится, намереваясь для поддержания всего престижа покончить с ним одной пулей.
Наконец он остановился и, открыв свою красную пасть, поднял хобот вверх и затрубил.
Симба, поднявшись со своего кресла, начал кричать, чтобы мы сдались «непобедимому» и «неуязвимому» богу Джане.
«Я покажу тебе, какой он неуязвимый», — подумал я.
Оглянувшись назад, я увидел Регнолла, Харута и всех белых кенда, ожидавших, затаив дыхание, развязки.
Трудно было представить себе более удобный и верный случай для выстрела.
Голова животного была поднята, рот открыт.
Мне только оставалось послать ему пулю через небо в мозг.
Это было очень легко. Я готов был держать пари, что могу покончить с ним, имея одну руку привязанной к спине.
Я поднял свое тяжелое ружье и, прицелившись в определенное место в задней части его красного рта, спустил курок.
Раздался выстрел, но ничего не произошло.
Джана даже не потрудился закрыть свой рот.
— Ого! — послышались восклицания зрителей.
Прежде чем они стихли, последовал второй выстрел, но с тем же результатом, вернее без всякого результата.
Тогда Джана закрыл свой рот, перестал трубить и, как будто желая сделать из себя еще лучшую мишень, повернулся боком и встал совершенно спокойно.
Я схватил второе ружье и, прицелившись за ухо — место, за которым (я знал по долгому опыту) находится сердце, — выстрелил сначала из одного ствола, потом из другого.
Джана не пошевелился.
На его шкуре не появилось ни одного кровавого пятна. Меня охватило ужасное сознание, что я, Аллан Квотермейн, знаменитый стрелок, знаменитый охотник на слонов, четыре раза подряд промахнулся, стреляя в огромное животное на расстоянии сорока ярдов.
Мой стыд был так велик, что я едва не упал в обморок.
Точно сквозь туман я слышал различные восклицания.
— Господи! — воскликнул Регнолл.
— Allemagte! — вторил ему Ханс.
— Дитя, помоги нам, — бормотал Харут.
Все смотрели на меня, как будто я был сумасшедшим.
Кто-то нервно засмеялся, и тотчас же все начали смеяться.
Даже стоявшие вдалеке черные кенда корчились от смеха, и я, Аллан Квотермейн был центром их насмешек!
Мне казалось, что я схожу с ума.
Внезапно смех прекратился.
Снова царь Симба начал что-то кричать о Джане, «неуязвимом» и «непобедимом», на что белые кенда кричали: «Колдовство! Околдованный!»
— Да! — вопил Симба. — Никто не может ранить бога Джану. Даже белый господин, которого вы привезли издалека, чтобы убить его.
