Госпожа Бакрадзе держала рог, испуганно ежась под взглядом абрека. Она было намерилась подать ему рог, но от стола ее стегнул резкий окрик мужа:
— Мэри!
Внуковский усмехнулся: что поделаешь, дескать, если начальству не даны тайны психологического воздействия на человека?
— Духанщик!
Гигла принял из дрожащих рук Мэри рог.
— Конечно, ты, абрек, не стоишь моего прекрасного вина. Ему больше сотни лет. Но если герой японской войны, схвативший тебя, как птенца, угощает, я молчу… Не все ли равно мне, кто пьет, если за вино уже заплачено? Так что пей! Пей.
Васо взял рог.
— Теперь ты, Васо Хубаев, видишь, — подхватил Внуковский, — как поступает настоящий солдат! Он не унижает противника. Выпей и расскажи, что у тебя на душе. Может быть, пока ты был в тюрьме, ты что-то решил изменить в своей судьбе, в своей жизни. Если нет, не буду скрывать, тебя ждет смертная казнь.
Васо задумчиво держал рог в руках.
Пока все идет неплохо. Пистолет — если в нем действительно семь патронов — сослужит ему верную службу. Он прикончит этого тонконогого, болтливого ублюдка, который устроил в доме Ольги засаду. Если же нет, то он хотя бы попробует хватить его пистолетом по голове — и такой удар может стоить этому тщедушному щеголю жизни. А что потом? Окна далеко. Пока он бежит к ним, любой из оставшихся всадит в него пулю, а то и две. Впрочем, нечего умирать раньше смерти. Если кто-то из офицеров действительно свой, то их уже с этим духанщиком трое. Трое против шестерых — не так уж и плохо, если развернуться. А может быть, все-таки не пить? Такой рог при неделе бессонных ночей, истязаниях и недоедании может лишить сил. Тогда зачем краснолицый старик подчеркнул: «Так что пей, пей!»
Он поднял рог к губам — и чуть не поперхнулся от неожиданности: умница старик угощал его подкрашенной водой. А его давно сжигала жажда.
Васо, не отрываясь, медленными глотками опустошил рог.
— Вино у тебя действительно прекрасное, старик, — сказал он, вытерев тыльной стороной ладони усы и губы. — Не зря ты живешь на свете.
— Спасибо! — шутливо раскланялся с ним Гигла. — Хоть от абрека услышал добрые слова.
— Ты говори, да не заговаривайся, духанщик, — рыкнул на него Бакрадзе.
Васо не преминул воспользоваться этим:
— Ну что я могу сказать вам, господа, в благодарность за честь, оказанную мне по осетинскому обычаю? Вы только сейчас из уст этого господина, — он кивнул на Бакрадзе, — слышали, где начинается и кончается для нашего брата, бедняка, правда. «Ты говори, да не заговаривайся»… То есть всяк помни свое место. А ведь духанщик уже не бедный человек. Если он сумеет схватить под уздцы коня своей судьбы, он не только будет вино подносить, но и диктовать правила жизни. Не так ли?
Офицеры возмущенно зашикали:
— Капитан! Заткните рот этому бродяге!
— Не превращайте наш пир в митинг, Внуковский!
— Может быть, все-таки лучше заведем граммофон? Ваш сюрприз, Внуковский, явно не удался.
— Тише, господа! — возвысил голос Внуковский. — Все еще только начинается. Неужели у нас не хватит терпения выслушать последнее слово вожака… этих… как их там… мстителей? Итак, господа! — Он несколько раз хлопнул в ладоши. — Слушаем Хубаева, господа!
— Что я должен вам сказать? — презрительно глядя на капитана, видимо уже догадываясь о задумке врагов, бросил Васо.
— Как что? — В голосе Внуковского уже открыто зазвучали ядовитые нотки. — Вы видите, что вы не на допросе. Потому можете свободно изложить свою программу. За что вы воюете? Может быть, вы и ваши боевые друзья правы, а нам давно следует снять погоны и отказаться от присяги его величеству императору? Ну!
— Прошу меня не погонять, я вам не мерин, капитан!
— Господин капитан!
— Какая разница? От того, что я назову вас господином капитаном, — усмехнулся Васо, — у вас не прибавится еще одной звездочки!
— Ох и срезал он вас, Внуковский! — хохотали офицеры. — Кончайте этот митинг. А то, не дай бог, еще раз попадете к нему на крючок.
Весь лоск разом слетел с капитана. Его лицо покрылось белыми и красными пятнами.
— Ты, мразь! — подскочил он с кулаками к Васо. — С тобой пытаются разговаривать по-человечески, а ты…
Бакрадзе мрачно положил перед собой пистолет, и это удержало Васо, уже готового обрушить в лицо противнику тяжелый кулак, а потом выхватить из кармана оружие.
— Что я? — горько сказал Васо. — Вы — сливки общества! Что вы хотите услышать от того, кого привыкли считать рабочим скотом? Что я могу сказать вам умного, если я до сих пор видел только свой аул, свою саклю да эти горы? Какую программу я могу развернуть, когда я ни единого дня не держал в руках книжки? И все же я скажу. Все это потому, что вы и такие, как вы, пригнули меня к борозде, чтобы я не видел иного мира. Вы пригнули меня к земле, чтоб я и не хотел знать иной жизни, чем эта, с рожденья до гроба. Вам нужна моя программа? Уничтожать вас, нахлебников и кровопийц — вот моя программа!
— Замолчи, пес! — взвился Внуковский, выхватывая пистолет.
— Только не это! Только не это! — Закрыв лицо руками, визжа, как будто ее режут, Мэри бросилась к мужу.
Внуковский опомнился и кинулся к ней успокаивать и просить прощения.
— Герой! — презрительно кинул вслед ему Васо. — Много ли надо храбрости идти с пистолетом на безоружного?
— Замолчи!
— Не ты ли только что просил меня говорить?
— Замолчи! Или я убью тебя.
— Вот и все твое геройство — пустить пулю в безоружного! Прикажи лучше подать мне простую палку, а себе оставь саблю. Если поразишь меня, я не буду роптать на судьбу. А если ты трус — стреляй!
— Ишь как заговорил! Я бы с радостью всадил в тебя пулю, но тебя велено повесить. Твой народ должен увидеть тебя болтающимся на веревке! Понял? — Внуковский мстительно прищурился. — Эй, конвоиры!
Но на этот крик в гостиную вбежали Габила и Ольга. В руках у них было по два пистолета.
— Руки вверх! — гаркнул Габила.
Лица офицеров, вытянулись. Ахнув, упала в обмороке на ковер Мэри.
Браунинг послушно лег в широкую ладонь Васо.
Теперь вдвоем с Габилой они держали под дулами пистолетов бледных от неожиданности участников бесславного пира, а Ольга сноровисто опустошала офицерские кобуры.
— Всем лечь на пол! Вниз лицом! — скомандовал Габила. — Кому дорога жизнь, с этой минуты полчаса не шевелиться. Каждый, кто поспешит, расстанется с жизнью раньше, чем встанет на ноги. Окна под прицелом, ясно?
— А вы, господин уездный начальник, пойдете с нами, — сказала Ольга. — Вам можно встать.
— Что в-вы хотите от м-меня-а? — заикаясь от страха, спросил Бакрадзе.
