Он обратился к судьям с описанием того Божества, которому поклонялся и кем созданы небо, звезды, горы, реки и моря, чей голос раздается в раскатах грома, а глаза сверкают тысячами молний. Он указал им на милосердие Божие к людям вообще и к ним самим в особенности. Разве он не создал их для того, чтобы наслаждаться чудной природой, окружающей их, и лицезреть красоту небес, откуда он смотрит на них? Затем он упомянул об идолах, которым они поклонялись, спрашивая их, чем могут служить им эти бесчувственные изваяния, и из чего они сделаны? В состоянии ли они приносить им вред или пользу? Он говорил о том добре, которое дано было ему принести им с помощью Всемогущего Бога, и обещал им бесчисленные благодеяния, если они откажутся от своих идолов и обратятся к истинному Богу.
Его горячие слова произвели громадное впечатление на большую часть слушателей, но враждебное ему меньшинство обладало сильным влиянием и прерывало его речь грубыми возгласами и криками.
Большинство вождей, однако, высказалось против нанесения ему вреда. Они принимали во внимание ту пользу, которую он приносил народу своим знанием медицины, земледелия и ремесленных искусств, и чего они лишались бы в случае его смерти. Они помнили также обещанные им будущие блага, и им не хотелось отказаться от них.
Результатом их вмешательства было то, что муж мой ушел невредимым из этого бурного собрания, к великому разочарованию его врагов. С большим трудом удалось удержать их от яростного нападения на него.
К сожалению, минувшая опасность не научила его осторожности. Он верил в то, что Бог избрал его орудием для спасения дикарей от идолопоклонства и язычества, и продолжал всеми силами работать над их обращением.
Школа наша процветала. Многие из родителей приняли христианство, и члены нашей паствы стали правильно соблюдать воскресный день. Были и такие, которые хотя и не решались креститься, но присутствовали при нашем богослужении и хорошо отзывались о нас.
Под нашим руководством молодые туземцы уже были в состоянии учить своих братьев и сестер, и мы надеялись, что в близком будущем нам удастся образовать миссии в других частях острова, куда мы изредка отправлялись, чтобы проповедовать Евангелие дикарям, уговаривая их бросить идолопоклонство и дикие языческие обычаи.
Я помогала моему мужу в этом деле, и мое влияние на туземцев было не менее сильно, чем его. Население считало нас святыми людьми, достойными любви и уважения.
— Такое блестящее положение дел продолжалось несколько лет. Муж мой глубоко был проникнут ответственностью своего положения. Он считал себя избранным служителем Бога и потому всецело предавался великой задаче, которую он предпринял. Он до того был поглощен своим делом, что иногда, казалось, забывал на время ту, которую он избрал товарищем в борьбе против власти мрака. Мне случалось не видеть его по несколько дней, а когда мы бывали вместе, он так занят был своими мыслями, что часто совершенно не замечал моего присутствия. Если мне удавалось вывести его из раздумья, он говорил о чувстве невыразимого блаженства, которое испытывал, зная, что великое дело его приближается к концу. Я делала вид, что не понимаю его, но смутно сознавала, что он намекает на свою близкую кончину. Я старалась отделаться от этих мыслей, вспоминая те трудности и опасности, через которые мы уже благополучно прошли, но тем не менее не могла без содрогания слушать его слова. Когда я его не видела, я испытывала страшное волнение и успокаивалась только тогда, когда он возвращался домой.
Особенного повода к беспокойству, собственно говоря, не было, и мне бы, вероятно, удалось убедить себя в этом, если бы мой муж не возвращался так часто к разговору о предстоящей нам вечной разлуке.
Увы! — воскликнула м-с Рейхардт, — он лучше меня знал, что ожидало его, и давно уже ревностно готовился к переходу в лучший мир.
Ему, вероятно, дано было свыше указание на то, что царство вечного блаженства будет скорой наградой за ту жизнь труда, лишений и опасностей, которую он добровольно избрал. Он свыкся с этой мыслью и постоянными напоминаниями о ней старался подготовить меня к развязке, казавшейся ему неминуемой.
М-с Рейхардт так была взволнована, произнося эти слова, что должна была прервать свой рассказ.
Когда она, наконец, опять заговорила, слезы текли по ее впалым щекам. Я не мог не видеть, как она страдала при одном воспоминании о тех ужасных подробностях, которых ей приходилось касаться.
— Мы понемногу достигли блестящих результатов, — снова начала она. — Нам удалось создать целую конгрегацию, окрестив сотню мужчин, женщин и детей, построить церковь и обширную школу, которая посещалась очень охотно. В самом разгаре нашего успеха к нам зашло на весьма непродолжительное время европейское судно, и вскоре после того страшная эпидемия оспы распространилась в народе. Умирали и взрослые, и дети, и не успевали похоронить умерших, как уже заболевал десяток других. Ужас охватил туземцев. Они обратились к моему мужу, умоляя его прекратить эпидемию, и ни минуты не сомневались, что это вполне в его власти. Он делал все, что от него зависело, но, к сожалению, мог сделать очень мало. Его медицинские советы или не приводились в исполнение, или не достигали желаемых результатов. Смерть делала свое дело. Туземцы вымирали сотнями; оставшиеся в живых, подстрекаемые мстительными людьми, которые раньше добивались смерти моего мужа, стали быстро терять доверие к нему. Раздался ропот, и страшные угрозы сопровождали всюду появление мужа. Он неутомимо ухаживал за больными, но дикарям казалось, что те, за которыми он больше всего ухаживал, всего скорее умирали.
Народное возбуждение против него росло с каждым днем, но муж как будто бросал вызов своей судьбе. Он свободно расхаживал в толпе разъяренных туземцев, которые замахивались на него тяжелыми палицами и угрожали ему остроконечными пиками. Но он ни разу не дрогнул, ни разу не побледнел от страха. Он шел своей дорогой, внутренне славя Бога и не обращая внимания на злые страсти, бушевавшие вокруг него. Однажды, в воскресенье утром, мы были в церкви. Богослужение почти кончалось. Паства наша была немногочисленна; многие умирали, другие бежали от заразы внутрь страны, некоторые избегали церкви под угрозами тех из их соотечественников, которые были против нас. Несколько детей да две-три женщины были единственными слушателями своего учителя. Мы пели псалмы, как вдруг обезумевшая толпа с ужасным криком и ревом, потрясая оружием, как будто нападая на врага, ворвалась в нашу маленькую часовню и схватила моего мужа, не обращая внимания на то, что он совершал богослужение. Я бросилась вперед, чтобы защищать его от оружия, которое было поднято против него, но кто-то схватил меня за волосы и отбросил назад. Дикари с бешеными движениями и криками, словно демоны, выпущенные из ада, накинулись на моего мужа, потрясая палицами и копьями. Рейхардт не сопротивлялся; он скрестил руки и, с благоговением глядя на небо, продолжал пение псалма, начатого до вторжения дикарей во храм. Это не отсрочило его конца; они размозжили ему голову так близко от меня, что я была залита кровью, и вероятно, разделила бы его участь, если бы не лишилась сознания от ужаса всей этой сцены, которой мне пришлось быть невольной свидетельницей.
