— Да, в провинции.
— Ну, радуюсь за него.
— Жоржетта, наконец, устроилась.
— Жоржетта?
— Да.
— Но как?
— Вышла замуж за милорда.
Разговор молодых женщин еще долго вертелся на пустяках.
— Тебя ведь ждут, — заметила, наконец, Альфонсина.
— Ах, да!
— Кто это?
— Добродетельный человек, — ответила Баккара и добавила:
— Поди, займи его!
Госпожа Сент-Альфонс зевнула и вышла в будуар, где уже сидел сэр Вильямс.
Когда Альфонсина вышла, Баккара позвала к себе Сару, снова усадила ее и начала расспрашивать.
— Можешь ли ты видеть сквозь стены? — спросила она.
— Да, — ответил ребенок.
— Смотри же туда, — приказала Баккара, указав рукой на комнату, где сидел Вильямс.
— Ну, что ты там видишь?
— Прекрасную комнату.
— Опиши мне ее.
— Голубые стены и мебель.
— Что дальше?
Ребенок как будто колебался.
— Там кто-то есть, — прошептал он наконец.
— Где?
— Там.
— Там мужчина?
— Да.
— Вглядись хорошенько. Не узнаешь ли ты его?
— О, да, да. это он!
— Кто он?
— Тот человек, которого я боюсь.
— О чем он думает теперь?
— О гадких вещах.
— Он ненавидит меня?
— Насмерть.
— О ком же он теперь думает? — спросила Баккара.
— Обо мне, — проговорил ребенок и задрожал всем телом.
Уже целые сутки, как виконт Андреа был в большом смущении.
Быстрое превращение Баккара сильно занимало его: он окончательно не мог дать себе отчета в том, что оно означало.
Когда Баккара вышла в будуар, она так хорошо изобразила на своем лице удивление, что даже сэр Вильямс был обманут ее игрой.
— А, так это вы, мой милый, — сказала она, улыбаясь, — прошу извинить, что заставила вас так долго ждать.
Сэр Вильямс был в недоумении от этой самоуверенности.
Баккара нагнулась к нему и потом быстро сказала:
— Господин виконт, вы, бывший всему виной и который теперь сделался праведником, вы, вероятно, будете ко мне снисходительны.
Виконт задрожал.
— Я любила Фернана, — продолжала тихо Баккара, — моя любовь воскресила меня, и я вернулась к добру. В тот же день, когда я узнала, что он любит подобную мне личность… я опять сделалась прежней Баккара.
Она протянула ему руку и добавила:
— Прощайте… теперь, с этого времени, нас разделяет пропасть. Вы меня более не увидите, но, вероятно, пожалеете обо мне?
Затем Баккара отступила назад и показала жестом, что не желает больше входить в какие-нибудь объяснения.
После этого она поторопилась обернуться к госпоже Сент-Альфонс и добавила скороговоркой:
— Ты едешь в лес?
Недоумевающий Андреа взял свою шляпу и, направившись к выходу, прошептал:
— Да простит вас бог, дитя мое!
И он вышел, почти уверенный в новом превращении Баккара.
Виконт Андреа уехал, а Баккара со своей подругой сели в ландо и быстро понеслись по улице Клиши, между тем как сэр Вильямс направился к Тюркуазе.
Это все происходило в начале февраля.
Весь блестящий Париж пользовался прелестным днем и выехал в Булонский лес.
Ландо, рысаки и красота двух женщин скоро привлекли всеобщее внимание.
Один из них иностранный граф Артов, другой — молодой барон де Манерв, друг бедного барона д’О, которого, как мы уже знаем, убили три года тому назад на дуэли.
— Будь я проклят, — вскричал барон де Манерв, — если эта очаровательная блондинка не Баккара!
И он так осадил лошадь, что она взвилась на дыбы.
— Что это за Баккара? — спросил его джентльмен, обменявшись быстрым поклоном с госпожой Сент-Альфонс.
Барон де Манерв взглянул на своего приятеля так, как бы посмотрели на водовоза, вошедшего в многолюдную залу Сен-Жерменского предместья.
— Но, мой милый, — заметил он вполголоса, — да откуда же вы?
— Черт возьми! — ответил ему очень наивно граф Артов. — Я из дому и вот уже шесть недель, как вернулся из-за границы.
— Все это так, но который же вам год?
— Двадцать, любезнейший барон.
— Ну, так вы были еще ребенком во время Баккара.
— Но, наконец, объясните мне, что это за Баккара?
— Мы сделаем вот что, — заметил барон, — повернем наших лошадей и поедем вслед за их ландо. Я расскажу вам ее историю, и потом, если вам вздумается, я представлю вас ей.
Граф, конечно, согласился, и оба всадника поехали за мчавшимся ландо.
Барон передал своему товарищу все, что знал сам о Баккара, бывшей любовнице барона д’О., не позабыв, конечно, добавить при этом, что она считалась львицей парижского контрабандного света, из-за которой застрелился не один человек.
— Но у ней не было сердца, — заметил граф.
— Как вы еще молоды, — пробормотал барон, пожимая плечами.
— Очень может быть.
— Вы читали Бальзака?
— От доски до доски.
— Помните вы Феодору?
— Из романа «Peau de chagrin»?
— Ну да.
— Помню.
— Итак, по чувствительности сердца Баккара выкроена по той же самой мерке, как и Феодора.
— Это дьявол!
— Единственный человек, которого она любила целую неделю, был барон д’О.
— Но ведь она же жила с ним четыре года.
— Он ее любил благодаря нежной почтительности, которую она оказывала ему.
— Что дальше? — спросил молодой человек, которого начал интересовать этот рассказ.
— В один прекрасный или, может быть, даже и не прекрасный день Баккара исчезла.
— Из Парижа?
— Нет, со света.
— Что это за шутки?
— Я и не думаю шутить над умершим другом, — ответил барон де Манерв. — Однажды вечером бедный д’О. пришел ко мне — это было, сколько мне помнится, ровно за год до его смерти: «Друг мой, — сказал он мне, — я хочу посоветоваться с тобой». — «Я слушаю тебя», — ответил я, будучи поражен его необыкновенной бледностью. — «Баккара не любит меня больше». — «Ба! — заметил я тогда ему. — Ты это только теперь заметил?» — «Я это знаю, — сказал он, — но только выразился не так». — «Ну так что же?» — «Я хочу сказать, что она оставила меня». — «Что?» — невольно переспросил я. Он молчал и тяжело дышал. Так прошло несколько минут. — «Я более ничего не знаю, — продолжал он, наконец, — все дело представляется мне в тумане, и я знаю только то, что она кого-то сильно полюбила». — «Ты, мой друг, бредишь, — заметил я. — У Баккара нет сердца». — «Верно, нашлось», — ответил он, подавая мне листок почтовой бумаги, то есть письмо от Баккара, где она извещала его, что не хочет больше жить с ним, так как она безнадежно любит одного человека, а потому и оставляет свет и поступает в сестры милосердия.
— Ну!
— Ну, д’О был просто в отчаянии и хотел даже застрелиться.
— Мой милый, — посоветовал я тогда ему, — у нас есть лекарства от любви: самоубийство, время и путешествие. Поезжай в Италию, Турцию, Грецию, возвращайся назад, конечно, через Германию, ну, и если по возвращении ты не вылечишься от своей болезни — тогда покончи с собой. Барон последовал моему совету, путешествовал целый год, вернулся таким же больным, как и при отъезде, искал какой-нибудь ссоры и, наконец, был убит на дуэли.
