— Где мастер Хуан де Коса?
— В Пуэрто-де-Санта-Мария.
Епископ Фонсека, научившийся разбираться в людях задолго до того, как надеть рясу, кивнул и сказал:
— Доставьте его ко мне.
Алонсо де Охеде не нужно было повторять дважды; в тот же день он взял одного из самых быстрых андалузских коней и помчался во весь опор по извилистой дороге вдоль Гвадалквивира и уже на следующий день добрался до тихого городка Пуэрто-де Санта-Мария, где жил его добрый друг капитан де Ла Коса.
Мастер Хуан де ла Коса встретил его с распростертыми объятиями: не зря же они провели на Эспаньоле столько дней вместе. Однако, узнав о причине визита, он повел себя сдержанно и даже суховато.
— Я дал слово адмиралу никогда не возвращаться к этому вопросу, — заявил он. — В конце концов, он — вице-король, и если он настаивает, что Куба — это Катай — значит, так и есть.
— Но вас ведь вынудили поклясться, разве не так?
— Тем не менее, я подписал этот документ. И как мне теперь отказаться от собственноручно подписанной клятвы?
— Я взываю к вашей чести кастильца, славного капитана и преданного вассала. Вы отдаете отчет в том, что поставлено на карту? И что мы можем потерять из-за ослиного упрямства одного единственного человека?
— Разумеется, я отдаю себе в этом отчет, — ответил Хуан де ла Коса. — Именно по этой причине я и решил держаться подальше от этих злополучных дел, — с этими словами он доверху наполнил два стакана легким белым вином, в котором никогда себе не отказывал, пребывая на берегу, и с горечью добавил: — А ведь как красиво все начиналось! Как мы мечтали служить на благо Кастилии! А закончилось грязной торговлей, где всех заботит лишь то, как бы потуже набить себе карманы, и я не желаю иметь к этому никакого отношения. Лучший корабль, каким я когда-либо правил, «Галантная Мария», навсегда остался на том берегу, и лишь смерть моего сына можно сравнить с той болью, какую я испытал, увидев, как его разбивают, чтобы построить злосчастный форт Рождества.
Он долго тянул вино из стакана, затем вытер рот рукой и вновь заговорил. Теперь в его голосе звучало еще больше безнадежной горечи:
— Я не хочу возвращаться к тому, что идет вразрез с моей совестью. Я моряк, а не придворный интриган.
— Так ведь и я никогда не был придворным интриганом, — напомнил Охеда. — Но считаю, что оставить судьбу этих земель и людей в руках тех, от кого она сейчас зависит, было бы самой настоящей изменой.
— Я уже слишком стар, чтобы воевать.
— Правда не стареет, и единственное, о чем я вас прошу, это рассказать правду.
— Но кого она интересует?
— Всех, — протянув руку, Охеда мягко коснулся плеча друга, не позволяя ему снова взяться за стакан. — Вы все равно не сможете утопить свою совесть в этом стакане: он слишком мал. Единственное, о чем я прошу, это отправиться со мной в Севилью и поговорить с епископом. Рассказать ему о том, что вы видели и чего не видели во время плавания. Этого будет достаточно.
— Вы так думаете? Вот что я скажу, как человек, все плавание простоявший на капитанском мостике рядом с адмиралом: никто не знает, что взбредет ему в голову в следующую секунду. Я был среди тех, кто оставался с ним рядом, когда он погрузился в странное оцепенение, и никто не верил, что он очнется. Он бредил на протяжении нескольких часов, и все это время я сидел рядом, и не солгу ни единым словом, если скажу, что смог понять его бред. Так что теперь я знаю его душу и все тайны, но с моей стороны было бы бесчестно использовать в своих целях то, что я услышал от человека, стоявшего на пороге смерти.
— Даже ради блага Кастилии?
— Кастилия может прожить и без этих тайн, а я не уверен, что смогу жить в мире с собственной совестью, если так поступлю.
— Так никто от вас и не требует выдавать тайны Колумба. Расскажите лишь о тех открытиях, которые вы сделали как лучший моряк среди северян.
— Только северян? — воскликнул тот, притворяясь донельзя оскорбленным. — Так вы считаете, что кто-то из андалузских пустобрехов или черномазых демонов с Майорки может со мной сравниться?
— Никто из них даже в подметки вам не годится, — последовал немедленный ответ. — Так мы едем?
Мастер Хуан де ла Коса печально кивнул в сторону женщины, развешивающей во дворе белье на веревке, протянутой меж двух высоких деревьев:
— Когда я вернулся из последнего плавания, то дал ей слово, что теперь останусь с ней навсегда, мы вместе встретим старость, и нас похоронят в одной могиле. Большую часть жизни она провела одна, пока я бороздил моря, не зная, вернусь ли когда-нибудь. Я не могу снова оставить ее одну, уплыв за океан.
— Но ведь Севилья достаточно близко, — возразил Охеда. — До нее всего пара часов верхом.
— Как будто вы не знаете, что Севилья — только начало нового долгого плавания.
— Никто не требует от вас пускаться в новое плавание.
Хуан де ла Коса задумчиво и с тоской улыбнулся.
— И правда, никто не требует, — он вновь как-то странно, почти загадочно посмотрел на собеседника. — Вот только я никогда не любил ездить верхом. Так что найдите для меня какую-нибудь повозку.
Не успели они войти в комнату, как епископ Фонсека велел своему протеже прогуляться по берегу реки, а сам долго беседовал с капитаном из Сантоньи, и хотя ни один из них так и не рассказал Охеде, о чем шла речь, в результате епископ отправил двух друзей к банкиру Хуаното Берарди. Тот интересовался экспедицией в Индии еще с тех пор, как испанские монархи в 1495 году объявили о свободе навигации по испанским морям.
Но когда в полдень следующего дня Алонсо де Охеда и Хуан де ла Коса постучались в дверь старинного особняка в квартале Триана, они не могли и представить, что время для визита, выбранное по воле случая, будет иметь такие важные последствия и положит начало одной из самых больших несправедливостей в истории.
Дверь открыл тощий тип с орлиным носом и смешным акцентом, где итальянские и французские слова смешивались с андалузским говором простонародья. Имена кабальеро у порога произвели на него огромное впечатление.
— Алонсо де Охеда и Хуан де ла Коса? — недоверчиво повторил он. — Это и правда вы?
Они озадаченно переглянулись.
— Надо полагать, что так, — с легкой насмешкой ответил Охеда. — Не думаю, чтобы кому-нибудь пришло в голову притворяться столь незначительными персонами.
Незнакомец, от которого исходил резкий и весьма характерный аромат жасмина, смешанный с запахом пота и несвежего рагу, пригласил их войти, церемонно доложив, что его светлости синьора Хуаното Берарди сейчас нет дома, но не будут ли гости столь любезны, согласившись подождать его возвращения в просторном патио, с кувшинчиком доброго вина или холодного лимонада?
