и ее искусственно вызвать нельзя, а необходимо кропотливо готовить. Он отмечал, в частности: «Говоря о прогрессе, никому не следует думать, что он решает вопрос: как действительно совершается течение событий? Каков естественный закон истории?» [86]. П. Н. Ткачев же воспринял эту позицию как некую проповедь мирного прогресса и пассивное ожидание возможных благоприятных событий. Со своей стороны Ткачев утверждал, что подобная постановка вопроса дезориентирует революционную молодежь, идейно разоружает ее, вносит в революционную среду ненужные сомнения, отнимает уверенность в своих силах.
В отличие от Лаврова, Ткачев полагал, что в России революция вполне назрела. Народ находится под жестким экономическим и политическим прессом и недоволен своей жизнью, поэтому он потенциально революционен, но ему не хватает всего лишь внешнего толчка, «сигнала», инициативы, которую и должна проявить революционная молодежь. Ткачев считал, что социальный переворот можно совершить быстрее и проще, чем полагал Лавров – без предварительной подготовки народа, без длительной пропаганды революционных идей. Революция, по его убеждению, совершается бессознательно, проходит «быстро, бурно, беспорядочно, носит на себе характер урагана, стихийного движения» [87]. Осмысленность, «разумный характер» этому изначально стихийному процессу и должно придать революционное меньшинство уже в ходе самого общественного переворота.
Арест пропагандиста. Картина художника И. Е. Репина. 1880–1892 гг.
По мнению Ткачева, условия, которые исторически сложились в России, предоставляют лучшие шансы на победу социалистической революции, чем на Западе. И здесь проявилось сходство с идеей Ленина об большей возможности достичь революционного успеха именно в России как наиболее слабом звене в цепи империалистических государств. Проведя своеобразный сравнительный политический анализ западных и российских реалий, Ткачев замечал, что современное буржуазное государство в Европе обрело высокую степень устойчивости по причине того, что оно «обеими ногами упирается в капитал», в экономические интересы влиятельных социальных групп и слоев. А в России мощь государства обманчива, державная сила его иллюзорна, это – государство «висящее в воздухе», поскольку «оно не имеет никаких корней в экономической жизни народа, оно не воплощает в себе интересов какого-либо сословия» [88].
Отсюда П. Н. Ткачев делал вывод, что несмотря на более сложную политическую обстановку в России, на отсутствие демократических свобод и жесткие репрессии властей по отношению к интеллигенции, преимущество российской ситуации состоит в том, что здесь пока нет ни развитой буржуазии, закрепляющей свое государственное влияние, ни сформировавшегося пролетариата. Народ в своей крестьянской массе невежественен, но воспитан на общинных традициях, следовательно, он – «коммунист по инстинкту». Высшие же классы общества особенно не влияют на ход экономической и политической жизни, а само государство ослабело. Словом, с точки зрения Ткачева, тот исторический период, который переживала Россия, был наиболее благоприятным для осуществления социалистической революции. Но под влиянием дальнейшего экономического развития социальные условия могут измениться, что создаст перед революционерами дополнительные сложности. Укрепление капитализма, разложение общины и формирование деревенской буржуазии (кулачества) – все это могло коренным образом изменить ход общественно движения. А, следовательно, нужно вовремя делать революцию, а не тянуть в ожидании закономерного хода истории.
Таким образом, П. Н. Ткачев выступал как человек «революционного дела», и противник «революционного слова» – пропаганды [89]. В отличие от Лаврова и Бакунина, Ткачев не считал важной кропотливую работу интеллигенции по разъяснению народу общественных идеалов, позитивности будущих социалистических преобразований, и не верил в возможность повысить уровень массового революционного сознания. Здесь также же проявилась публицистическая острота ткачевской критики по отношению к оппонентам, «хлесткость» и образность политического языка, что в последствии было характерно и для сочинений В. И. Ленина. «Ваша революция, – отмечал Ткачев, – есть ничто иное, как утопический путь мирного прогресса. Вы обманываете и себя, и читателей, заменяя слово прогресс словом революция. Ведь это шулерство, ведь это подтасовка!» [90].
По этой причине Ткачев находил не только бесполезным, но и политически вредным само «хождение в народ» с целью постепенного вовлечения «запуганных, искалеченных, невежественных масс трудящегося народа» в дело социалистической революции. Он полагал, что непосредственное влияние интеллигенции на народ через личное взаимодействие непродуктивно, не даст статегически позитивных результатов, да и степень этого влияния будет всегда незначительна. Пропагандистская литература также бессмысленна по причине неграмотности большинства населения. Ткачев заявлял, что печатная пропаганда, «при нецелесообразном употреблении… приносит гораздо большую сумму вреда, чем та сумма пользы, которую она могла бы принести при употреблении целесообразном» [91].
П. Н. Ткачев считал стратегическую ставку сторонников Лаврова на революционную субъектность и самоорганизацию народа изначально неверной, называл это «иллюзией», «донкихотством» и призывал к немедленному революционному действию [92]. Здесь напрашивается аналогия с крылатой ленинской фразой 1917 г. в отношении революционного переворота: «Вчера было рано, завтра будет поздно». Ткачев, в частности писал: «Мы не можем ждать… мы утверждаем, что революция в России настоятельно необходима, и необходима именно в настоящее время; мы не допускаем никаких отсрочек, никакого промедления. Теперь, или очень не скоро, может быть никогда!» [93]. В отличие от П. Л. Лаврова, М. А. Бакунина и их сторонников, Ткачев считал, что народные массы в России потенциально революционны, но не в качестве своей субъектности совершения социального переворота, а в смысле психологической готовности принятия результатов социалистической революции, победу которой может обеспечить лишь сознательное и целеустремленное революционное меньшинство.
Не отрицая в целом роль и значение полноценной пропаганды, П. Н. Ткачев считал, что целесообразность и эффективность пропагандистской деятельности может быть высокой только в системе целенаправленной информационной работы боеспособной, заряженной на победный результат специально созданной революционной партии. Любопытно, что по сравнению с лавристами, Ткачев переставлял приоритеты в отношении пропаганды. По его мнению, не широкая пропагандистская деятельность энтузиастов должна предшествовать государственному перевороту, а наоборот – осуществленный революционной партией государственный переворот должен ей предшествовать.
Согласно Ткачеву, ближайшая цель революции в России – захват политической власти, институциональная отмена консервативной государственности и формирование на его месте государственности революционной. Подлинная революционная инициатива должна исходить от активного меньшинства, небольшой группы решительных революционеров, которые должны заняться агитацией, создать «партию действия» и эффективно организовать государственный переворот. Ткачев, в частности, отмечал: «На знамени революционной партии, партии действия, а не партии резонерства, могут быть написаны только следующие слова: борьба с правительством, борьба с установившимся порядком вещей, борьба до последней капли крови, до последнего издыхания» [94]. При этом Ткачев выражал уверенность, что осуществление революции активным меньшинством станет и народной революцией, поскольку целью здесь ставится реализация подлинно народных нужд и чаяний.
Но при этом, по убеждению П. Н. Ткачева, русским революционерам необходимо трезво оценивать социально-политические реалии, уметь рационально анализировать особенности общественной жизни. Так, например, важно преодолеть иллюзии о своей потенциально большой численности. «Иллюзии нас расслабляют, – отмечал он, – парализуют нашу деятельность. Да и зачем нам самообольщаться? Зачем, напр., воображать, что
