Финтан не простил бы себе проявление слабости. Не перед капитаном. Он гордо стоял, расправив плечи, и упрямо глядел вперед, хоть глаза уже начала заволакивать темнота.
– С посвящением, – одобрительно кивнул Дрейк. – На ногах-то стоишь?
– Корабль взят, – произнес Финтан, довольно хлопнув по борту. – А это куда важней.
– Я до последнего не знал, что с тобой делать, – сказал Френсис. – Я думал, ты сбежишь при удобном случае.
– Ни за что, – стиснув зубы, оскалился Финтан.
– Вижу, – довольно кивнул капитан. – Пороть тебя шкертом, да ты и впрямь чертовски хорош, лис!
– Уже решили, как назовете? – спросил Финтан.
Дрейка явно порадовал этот вопрос, и он охотно кивнул.
– «Мэрри», – ответил Френсис.
– Как же я вам завидую, кэп, – Макдонелл сокрушенно замотал головой, опуская взгляд. – Вам есть к кому вернуться.
Капитан тряхнул плечами и, поджав губы, мотнул головой.
– Зависть так-то смертный грех, дружок, – сочувственно предупредил Френсис.
– Я не богохульник, капитан, – ответил Финтан, ударив кулаком в грудь. – И точно знаю, что придется расплатиться за свои грехи. Всем нам придется.
– А до тех пор урви, сколько в пасть поместится, – добродушно кивнул капитан и направился дальше, гордо и победоносно оглядывая взятое судно.
Хмурый вид советника нисколько не сбавил пыл капитана.
– Это все меньше становится похожим на торговую экспедицию, капитан, – заметил Томас.
– Кошку в пятку, как же я этому рад! – согласно кивнул Френсис.
Так произошел захват португальского торгового судна «Санта-Мария», который стал частью великой экспедиции, участники которой еще не подозревали о том, какую роль в истории прямо сейчас исполняют. Каждый матрос, драящий палубу, расправляющий или прячущий паруса от встречного ветра, каждый из них думал о нежном сицилийском солнце, о цитрусах и итальянских пряностях. Как же было сладко сейчас офицерам, стесненным невзгодами морского пути, ласкать свой слух рассказами о горьковато-соленом сыре, сладком винограде с тяжелыми гроздями, гнущимися под собственным весом, о вине и о томных глазах Средиземноморья, выглядывающих из-под узорных платков. Бархатные смуглые руки подают плоды, истекающие сладким соком от одного надреза. Струящаяся песня мандолин влечет и манит на узкие каменистые улочки. Блаженство этих живописных грез пресекалось мыслями об истинных властителях моря, с которыми экспедиция еще не столкнулась. Маленькая победа над судном португальцев не затмевала взора офицерам – власть испанского короля Филиппа наводила на них ужас, хоть никто из гордости не собирался этого признавать вслух. Как обманчива бывает улыбка госпожи Удачи – пока она ласкает слух и сулит победу, отравленный кинжал уже наготове.
Финтан охотно прислушивался к этим толкам, но с еще большим вниманием он глядел на отстраненного здоровяка Эдварда. Сомнение закралось в его сердце и точило день ото дня. Макдонелл подгадал момент, когда настала его очередь мыть пол. Эдвард был угрюмее, нежели обычно, и лежал в гамаке. Кажется, он пытался уснуть, но лицо хранило напряженные глубокие морщины.
– Что-то не так, – как будто невзначай полушепотом бросил Финтан, проходя мимо гамака плотника.
Эдвард приоткрыл глаз.
– Не может быть, чтобы я один это видел, – Финтан мотнул головой и уставился на плотника.
– Что ты видишь? – спросил здоровяк.
Финтан пожал плечами и ударил себя в грудь.
– Нутро воет, – клятвенно признался Макдонелл.
– Я тебе говорил, жри нормально, – ответил Эдвард.
Финтан улыбнулся, хотя взгляд оставался холодным и пристальным.
– Мы отклоняемся от курса, – тихо и неразборчиво пробормотал плотник.
Макдонелл ни единым жестом не выдал, что понял хоть слово, и продолжил драить пол.
Не существует таких сетей, которыми можно изловить слухи. Это слишком мелкая рыбешка, и никакое плетение не сдержит эту ушлую дрянь. Текучие слухи разливались с ухой за обедом, потрескивали под факелами и шелестели засаленными колодами в трюме. Как гаснут звезды поутру, так гасли и грезы о черных взорах итальянок, об испанских винах, о солнце и пряностях, о тесных каменистых улочках.
Если что-то и роднило чернь и аристократов на борту – так это непонимание, какие обороты принимает это дело. Благородные господа вкладчики и офицеры в бархате сидели в своих каютах, голодранцы-матросы гнули спины и напрягали до предела мускулы за монотонной работой, но «мы отклоняемся от курса» стояло на всех устах, в том или ином обороте речи.
На горизонте завиднелись разрозненные клочки суши. Так медленно из-за океана проступал архипелаг. Это были острова Кабо-Верде, и эта остановка не оставила ни малейшего сомнения – никакая это не торговая экспедиция.
Утренняя заря осталась незамеченной. Тревога истомила матросов, и они падали, забываясь тяжелым сном, прямо под лучами восходящего солнца. Те же, кому не была дарована милость забвения, отупевшими глазами пялились на грязный песок. Острова, эта серая пустошь, нагоняли тоску и уныние не только своими каменистыми насыпями. Офицеры рассказывали юнгам, что здешние владения пребывают под властью португальцев и, очевидно, английские суда здесь отнюдь не желанные гости. Место для стоянки было выбрано отдаленное и неприметное, подальше от укреплений и большого скопления людей.
«Пеликан» ближе всех приблизился к бухте, Дрейк с близнецами Норрейс, мастером Дайнти и черноглазым переводчиком Диего на шлюпке отправились к берегу. У причала их уже встречал некий смуглолицый господин с лоснящимся лбом в окружении трех чернокожих наемников. За недолгим разговором Финтан наблюдал через подзорную трубу. Исход был ожидаем – ответы капитана и его команды показались португальскому офицеру убедительными, а уж внушительная взятка чистым серебром была самым убедительным доводом, столь просто переводящимся на любой язык мира.
После дозволения пришвартоваться все шесть фрегатов стали приближаться к двум ветхим причалам, расслаивающимся под палящим солнцем, а кому не хватало места, приходилось стать попросту вдоль побережья.
Финтан ждал вместе со всеми, но все же чувствовал возвышение над командой. Молчаливое и смиренное удовлетворение лежало на его сердце, ведь сам Макдонелл, сын Сорли, хранил свою тайну, тайну Ратлина. Это осознание уравновешивало чаши весов, оно даровало если не спокойствие, то дозволение капитану и кому бы то ни было хранить при себе свои секреты.
Будучи носителем своей собственной тайны, священной и сакральной, Рыжий Лис был чуток и внимателен к тому, как хранят свои тайны другие. Особенно его волновали господа в черном бархате. Уже привычным образом Финтан стал тенью, как вороватый кошак, то тут, то там стаскивал кусочки разговоров. Иногда попадались совершенно невкусные жилистые обрезки в виде слухов о тех, до кого не было никакого дела. Много мерзости и низости, призрак кровосмесительного греха, бастарды и сросшиеся уродцы, которых выкинули из окна из-за их отвратного вида – вот о чем шептались люди, наглухо закутанные в свои драгоценные плащи с надвинутыми шляпами.
Но засада Рыжего Лиса все же была вознаграждена. Ему хватило лишь уцепиться за нить, когда благородные господа высказывали подозрения, зреющие не первый месяц. О неспокойном настроении уважаемых и важных лиц, вложивших немало собственных средств и сил в экспедицию, капитану было доподлинно известно, иначе как объяснить появление советника капитана?
Финтан прислушивался, как мог, чтобы разобрать хоть пару словечек этого монотонного бормотания Томаса Даунти. Ровный и неживой голос говорил такие же неживые слова, отвечая на ядовитые фразы чернобархатного клубка змей.
Этот разговор, вопреки ожиданиям Рыжего Лиса, не перешел в перепалку, а мирно завершился. Когда мастер Даунти проходил мимо, Финтан отложил топор, которым затачивал колья для нужд лагеря, и встал в полный рост. Томас заметил, что Рыжий Лис хочет обратиться, и приветствовал то намерение холодным кивком.
– Неужели капитану нездоровится, мастер Даунти? – обеспокоился Рыжий Лис.
