А тот обратился к командированным:
– Что себе выбираете, какую из авгиевых конюшен?
– А которая из них почище? – ответил вопросом на вопрос Лыков.
В ответ ему раздался дружный смех. Громче других опять голосил Михайлов:
– Ой, не могу! Ой, мама родная!
Отсмеявшись, надворный советник пояснил:
– В Белоглинский овраг весь город сливает нечистоты. Да еще дрожжевой завод Зейферта прибавляет свои миазмы. Сами понимаете, во что он превратился. А река Глебовка, что течет по дну Глебучева оврага, берет свое начало из почв православного кладбища. Почвы эти пропитаны трупными разложениями, что представляет прямую опасность для овражных жителей. Выбирайте, что вам больше нравится.
Алексей Николаевич замялся, но заговорил Азвестопуло:
– В какой из расщелин больше шансов изловить добычу?
– В Глебучевом, конечно, – ответил за всех пристав Третьего участка коллежский регистратор Зубков.
– Значит, нам туда.
Облаву назначили на девять часов утра завтрашнего дня. Полицмейстер поехал к командиру Первого Астраханского казачьего полка графу Келлеру – просить помощи. Полк был слабым – всего четыре сотни вместо положенных шести, но хоть что-то… Граф расщедрился и отрядил на подмогу третью сотню, что позволило полиции распространить облаву на притоны вокруг Верхнего и Дегтярного базаров. Привлекли и кандидатов в городовые, которые обучались в школе полицейской стражи.
Дьяконов попросил у Алексея Николаевича совета – может быть, обратиться еще и к жандармам? Их унтер-офицеры хорошо обучены, фальшивые документы видят сразу. Но питерец отговорил саратовца. Начальником местного ГЖУ [79] состоял печально знаменитый Михаил Степанович Коммисаров [80], личность весьма несимпатичная. Ну его к черту…
Дьяконов согласился с гостем и рассказал, что Коммисаров на днях обрадовал его очередным отношением. В котором сообщал, что, по агентурным данным, в городе среди учащейся молодежи обоих полов создано Общество свободной любви «Огарки». Где практикуется свальный грех. Местом сборища служит одна из красилен… Полицейские обыскали все красильни, опросили осведомителей, но никаких «огарков» не нашли. Жандармы опять дали холостой залп.
Еще затемно силы наружной полиции и казаки стали стягиваться к своим «расщелинам». Лыков в последний момент передумал лазить по помойкам, послал за себя одного Азвестопуло, а сам расположился в штабе. Таковым полицмейстер назначил трактир Замарина на углу Большой Горной и Ильинской. В нем удобно устроились сам Дьяконов, полковник Изюмский и командированный сыщик.
Хозяин заведения усадил гостей в чистой половине и тут же принес бутылку коньяка «Дюбуше номер ноль» с закуской. При этом сказал елейным голосом:
– За счет заведения.
Начальство переглянулось и дружно выпило. Облава началась.
Вскоре в штаб начали поступать донесения. Белоглинский овраг, как более короткий и менее глубокий, пал первым. В нем обнаружили двадцать пять бесписьменных, по виду обычных отходников, просрочивших паспорта. Но сыскные знали уловки фартовых, часто прикидывавшихся такими бедолагами, и погнали всех на опознание. Попались два еврея, скрывающиеся от исполнения воинской повинности 1913 года. Кроме них в ловушку угодила шайка поездушников. Шестеро фартовых мирно спали, когда явилась полиция. На столах громоздились пустые бутылки из-под водки, а под кроватями открыто лежал дуван [81]: вскрытые чемоданы с вещами. Дьяконов, узнав об этом, тут же настрочил первый рапорт губернатору.
К трем часам был прочесан и Глебучев овраг. Здесь улов оказался много интереснее. Общее число подозрительных исчислялось двумя сотнями! В их числе был задержан и Ванька Сухой, которого питерцы так искали. Кроме маза попалась вся его компания, проживавшая в двух соседних флигелях. Их, как и поездушников, взяли практически с поличным. Парадчики [82] пытались спрятать свои воровские инструменты: фомки, дрели, коловороты, но не успели. В отдушнике русской печи нашлись десятки залоговых билетов из ломбардов. В подполе валялась мясорубка «александерверк», дорогая штука германской работы, похищенная из городского эвакуационного помещения для инфекционных больных. А на подоконнике сыскные обнаружили терракотовую статуэтку Венеры Милосской. Ту самую, которую стащили из квартиры Болмосовой. Двух последних улик было достаточно, чтобы законопатить ребят в арестантские роты…
Из других знатных пленников выделялся беглый каторжник Сымонайтис по кличке Пашка Жмуд. У него был при себе наган с полной начинкой, но негодяй не решился пустить его в ход.
Штаб получил последнее донесение и стал расходиться. Полицмейстер отвез питерского гостя в сыскное, где царил самый разгар, и уехал к себе на Соборную. Приказав Дубровину явиться в десять часов с докладом. А Лыков с трудом протиснулся в комнаты отделения. Они были забиты задержанными. Люди не помещались внутри, толпы их стояли на улице, охраняемые уставшими и потому злыми городовыми.
Вдруг Алексей Николаевич увидел в толпе знакомое лицо. Он подошел и крикнул громко:
– Здорово, Абас!
И без замаха, но сильно двинул в челюсть плотному парню с родинкой на скуле. Парень рухнул под ноги толпе. Сквозь нее протиснулся помощник начальника отделения Побединский:
– Алексей Николаич, за что вы его так? Прокурорский надзор дело заведет!
– Поднять, отделить от остальных, руки сковать наручниками, обязательно за спиной.
– А-а…
– Выполняйте, Алексей Васильевич, если вам жизнь дорога. Это Иванов-Какуев по кличке Абас. Я арестовывал его три года назад в Кременчуге. Патологический тип, лично зарезал двадцать человек. Должен помирать на каторге, а отдыхает в вашей расщелине. Не хотите стать двадцать первым?
Побединский изменился в лице и потащил оглушенного, не пришедшего еще в себя гайменника [83] в кабинет.
Командированный первым делом отправился разыскивать своего помощника. Сергей нашелся в столе приводов – помогал надзирателям оформлять бумаги на задержание.
– Ты мне нужен.
– Р-рад стараться, вашескородие! – гаркнул тот, вставая. – Чего изволите изволить?
– Надо сейчас же допросить Сухоплюева.
Коллежский асессор кивнул в угол:
– Вон он сидит, дожидается своей очереди.
– Выводи его.
Однако найти спокойное место для допроса не было возможности: все помещения оказались забиты темными личностями. Пришлось вести разговор в квартире начальника отделения.
Маз оказался жилистым и спокойным, с очень «бывалым» лицом. К такому на фу-фу не подъедешь. Но сыщик решил попробовать:
– Сухоплюев, давай по-быстрому, ладно? Я статский советник Лыков из Департамента полиции, прислан сюда для дознания кражи у вдовы коллежского советника Болмосовой. Осенью прошлого года вы ограбили ее квартиру на Московской улице, напротив здания управления Рязанско-Уральской железной дороги. Припоминаешь?
– Нет.
– Понятно. Статуэтка голой бабы тебя уличает – зачем финтить?
– Знать не знаю, мы снимали комнаты, она там стояла. Спрашивайте у хозяев.
– Иван! Меня интересует билет, и только билет. Начальство велело его найти, мне некуда деваться, кроме как вынимать из тебя душу. Пожалей сам себя и сознайся.
– Какой еще билет? Трамвайный?
– Нет, билет Первого пятипроцентного с выигрышами внутреннего займа тысяча восемьсот шестьдесят четвертого года.
Маз фыркнул:
– Я тогда еще не родился!
– Да? А
