Люди внимательно наблюдали за жизнью в коммуне и откровенно завидовали. Никто из селян даже не мог и предположить, что трудолюбивым и работящим коммунарам запрещено общаться с местными. А о том, чтобы вступить в коммуну, не стоило и мечтать. Необходимо было соблюсти несколько условий, но каких именно, знал только её руководитель…
* * *
Всем вокруг казалось, что дела в общине идут успешно, но только не самому организатору «благого дела» Купцу.
Первым «коммунаром» конечно же был он, Васька Носов. Вторым – Ефрем Воронов. Но с Ефрема взять было нечего, он оживал и становился деятельным только после дозы наркотика, все остальное время валяясь на кровати и стеная от боли. Разными посулами Васька заманил в усадьбу еще троих забулдыг, которых нашел в городе на вокзале; он знал, что и от них пользы особой не будет, но хотел оскопить их, чтобы «набить» руку для кастрации уже «полезных» людей. «Видать, рука у меня на это дело легкая, – думал Носов восторженно. – Однако пора пришла людьми обрастать! Не убогими, а молодыми, здоровыми и работящими! А уж приручить я их сумею, покойный Ивашка Сафронов хорошим учителем был!»
Проблему с людьми надо было как-то решать. Вот только как? Местных брать нельзя, с ними греха не оберешься. Чужаков притягивать, но делать это незаметно, скрытно?..
С «кадрами» коммуне помог случай. Как-то раз Васька поехал в Оренбург, на базар. Походил по рядам, поторговался, поприценивался. Кое-что прикупив, он засобирался в обратную дорогу. Когда подошел к телеге, услышал призывные крики шашлычника, предлагавшего горячий вкусно пахнущий шашлык.
Почувствовав приступ голода, Носов купил два шампура с дымящимся нежным мясом. Шашлык показался странным на вкус. Мясо было сладким. Василия вырвало, но он не предъявил шашлычнику претензий.
Домой, в коммуну, он тоже не поехал. Купив бутылку водки, Носов заночевал за городом у реки, напряженно размышляя над происшествием. Решение пришло утром. Возвращаясь на базар, он уже знал, что делать, и готовился к встрече с шашлычником так, как учили его это делать в далеких таежных лагерях…
Завидев Ваську, шашлычник помахал ему приветливо рукой, а когда Носов подошел, он протянул ему шампур с мясом:
– Угощайся, дорогой товарищ, я…
Глаза у него полезли из орбит, а остаток фразы застрял в горле, когда он почувствовал укол ножа в области печени.
– Предлагаю два варианта, чурка, – прошептал, оглянувшись, Васька. – Или я тебя режу прямо сейчас, или позову людей да и расскажу им, каким мясом ты их потчуешь.
– Обожди, товарищ, брат, – зашептал, обливаясь потом, шашлычник. – За что ты меня резать хочешь? Бери шашлык, так кушай… Денег мне не надо, Аллахом клянусь!
– Это Аллах тебя надоумил из человечины шашлыки делать? – зашептал Васька зловеще и чувствительнее уколов иранца. – Меня не проведешь: я знаю вкус человеческого мяса. Так что, магометянин, сделал свой выбор?
– Постой, обожди! – взмолился тот в отчаянии. – Все забери, в ОГПУ сдай, только людей не зови!
– Разорвут боишься, падла?
– Боюсь… Уж лучше в ОГПУ сдай или зарежь прямо сейчас.
Шашлычник, побледнев, трясся от страха. Васька понял, что дело сделано: он сломил его волю. Душа возликовала от достигнутой победы, но победитель не собирался так просто отпускать свою жертву. В Носове обострился азарт охотника и жажда власти, ему очень захотелось дожать этого хлипкого и жалкого негодяя.
– Слушай сюда, падла, – прорычал он в ухо едва живого от страха шашлычника. – Кто поставляет тебе это мясо или ты добываешь его сам, меня не заботит. Если хочешь жить, то будешь работать на меня!.. Так что, жить хочешь?
– Хочу, хочу, – залепетал, брызгая слюной, шашлычник. – Я очень хочу жить!
– Мне нужны люди, молодые и крепкие. Не трупы, а люди, понял? За каждого, кто не попал к тебе на шашлык, я буду платить. Но платить, – Носов ткнул ножом промеж ног иранца, – за живых кастратов! Для чего они мне нужны, не спрашивай… Надумаешь скрыться – пожалеешь!
* * *
Хасан, попавший под пяту, оказался на редкость сообразительным. Он умело организовал дело и поставил его на поток. Каким-то образом ему удалось привлечь к «сотрудничеству» истопника Башкирского педагогического техникума. Орудуя вместе, они бесперебойно поставляли оскопленных парней и девушек Ваське Носову.
Носов не интересовался, как Хасан и его напарник делают дело. Численность его подопечных стала увеличиваться, и Васькина мечта о процветании сбылась. Около пятидесяти человек целыми днями трудились на общее благо, а с наступлением вечера община меняла облик и превращалась в «корабль» сектантов-скопцов.
* * *
Непроглядный мрак и тишина. Васька видит себя похороненным заживо. Он пытается повернуться в гробу на бок, но, оказывается, что лежит в могиле лицом к лицу с кем-то ещё. «Вот ты и на месте, – говорит ему сосед. – Теперь мы о многом с тобой побеседуем до Страшного суда, после чего рука об руку спустимся в ад!» – «Куда? – восклицает Васька в ужасе и вдруг узнает Ивашку Сафронова. – Ни рая, ни ада нет! Если человек умирает, с ним прекращается и вся его жизнь!» Сафронов хохочет и тычет пальцем в крышку гроба. Где-то наверху грызутся собаки, дико воя. Ваське хочется поскорее выбраться из могилы и бежать, бежать, бежать…
– Христос Василий, вставай!
«Тебя зовут, – хрипло смеется Ивашка Сафронов. – Видать, грехов добрать побольше на земле оставляют…» – И исчезает куда-то.
Васька подпрыгнул на кровати и вскочил на ноги. Перед ним стояла его верная «богородица» Альбина, одетая в белую, похожую на саван, рясу.
– Ты чего? – спросил он хрипло, все еще находясь под впечатлением приснившегося кошмара. – Чего пришла ты?
– Сестры все уже для радений собрались, – мягким певучим голоском проворковала «богородица». – Тебя ждут, Христос Василий, не начинают!
Мгновенно вспомнив о своих обязанностях Христа скопцов, Носов быстро переоделся и поспешил на «корабль». Адепты терпеливо дожидались кормчего в полном составе. Лица, словно восковые маски. Полное безразличие. В белых балахонах с капюшонами скопцы казались на одно лицо. И мужчины, и женщины – все назывались сестрами, однако чувствовалось, что все они угнетены, замкнуты и не испытывают ничего хорошего в ожидании радений.
Ваське сделалось дурно при мысли, что стоявшие перед ним люди оскоплены не по собственной доброй воле, а по его злой прихоти. Но он быстро подавил всплеск своей совести другой мыслью: «Вы бы все были убиты, разрезаны на мелкие кусочки для шашлыков, поджарены и распроданы голодным ничего не подозревающим людям!». К скопцам же он обратился с такими словами:
