Я не любил его. Я боролся с ним и за него, я проклинал его и благодарил его, я презирал его и восхищался им. Я ненавидел его религию и ее холодный неодобрительный взгляд, ее злобу, скрытую под притворной добротой, и ее преданность богу, который иссушил радости существования, назвав их грехом, но религия Альфреда сделала его достойным мужем и хорошим королем.
И вся лишенная радости душа Альфреда стала тем камнем, о который разбились датчане. Раз за разом они атаковали, и раз за разом Альфред был умнее их, и Уэссекс становился еще сильнее и богаче, и все это благодаря Альфреду.
Мы думали, что короли — это люди с привилегиями, которые правят нами и имеют свободу создавать, нарушать и презирать законы, но Альфред никогда не ставил себя выше законов, которые он любил создавать.
Он считал свою жизнь долгом перед своим богом и народом Уэссекса, и я никогда не встречал лучшего короля. Сомневаюсь, что мои дети, внуки и дети их детей когда-нибудь увидят лучшего.
Я никогда не любил его, но никогда не переставал им восхищаться. Он был моим королем, и всем, что у меня теперь есть, я обязан ему. Пища, которую я ем, дом, в котором живу, мечи моих воинов, — все это началось с Альфредом, который иногда меня ненавидел, иногда любил и был щедр ко мне. Он был дарителем.
Слезы текли по щекам Стеапы. Некоторые священники, которые стояли на коленях у гроба, открыто рыдали.
— Сегодня вечером ему выроют могилу, — сказал Стеапа, указывая на высокий алтарь, покрытый сверкающими реликвиями, которые так любил Альфред.
— Его похоронят здесь? — спросил я.
— Здесь есть подвал, — ответил он, — но его нужно открыть. Когда будет построена новая церковь, его перенесут туда.
— И похороны завтра?
— Может, через неделю. Нужно время, чтобы люди могли сюда приехать.
Мы оставались в церкви довольно долго, приветствуя людей, которые приходили оплакать короля, а в полдень прибыл новый король с группой знати. Эдвард был высок, у него было вытянутое лицо с тонкими губами и абсолютно черные волосы, которые он зачесывал назад.
Он показался мне таким юным. Он был одет в голубую мантию, подпоясанную вышитым золотом кожаным ремнем, а поверх был черный плащ, свисающий до пола. На нем не было короны, потому что он еще не был коронован, но его голову обхватывал бронзовый венец.
Я узнал большинство сопровождавших его олдерменов — Этельнота, Уилфрита и, конечно, будущего тестя Эдварда, Этельхельма, который шел рядом с отцом Коэнвульфом, исповедником и охранником Эдварда.
Там было полдюжины молодых людей, которых я не знал, а потом я увидел своего кузена Этельреда, и в тот же момент он задержал взгляд на мне. Эдвард кивнул ему, подойдя к гробу отца.
Мы со Стеапой опустились на одно колено и остались в таком положении, а Эдвард преклонил колени перед гробом отца и сложил руки в молитве. Вся его стража преклонила колени. Все молчали. Хор бесконечно пел свои гимны, а дым от благовоний растекался по пронзенному солнечными лучами воздуху.
Глаза Этельреда были закрыты в притворной молитве. Его лицо выглядело суровым и необычно состарившимся, возможно потому, что он был болен и, как и его тесть Альфред, склонен к болезненным припадкам.
Я наблюдал за ним, размышляя. Должно быть, он надеялся, что смерть Альфреда ослабит связи между Уэссексом и Мерсией.
Должно быть, он надеялся, что будет две коронации, одна в Уэссексе, а другая в Мерсии, должно быть, он знал, что Эдварду все это известно.
На его пути стояла жена, которую любили в Мерсии и которую он пытался лишить влияния, замуровав ее в обители Святого Хедды, другим же препятствием был любовник жены.
— Лорд Утред, — Эдвард открыл глаза, хотя его руки все еще были сложены в молитве.
— Да, господин? — спросил я.
— Ты останешься на погребение?
— Если ты пожелаешь.
— Я желаю, — сказал он.
— А затем ты должен отправиться в свои владения в Фагранфорде, — продолжал он. — Уверен, что у тебя там много дел.
— Да, господин.
— Лорд Этельред, — Эдвард говорил твердо и громко, — останется на несколько недель как член совета. Я нуждаюсь в мудром совете и думаю, что никто больше не способен мне его дать.
Это была ложь. Даже самый последний идиот мог дать лучший совет, чем Этельред, но, конечно же, Эдварду не нужны были советы моего кузена.
Ему нужно было, чтобы Этельред был там, где можно было за ним присматривать, чтобы он был там, где не сможет спровоцировать беспорядки, и он отправлял меня в Мерсию, потому что верил, что я буду держать Мерсию на поводке у западных саксов.
И потому что он знал, что если я уеду в Мерсию, туда же отправится и его сестра. Выражение на моем лице не изменилось.
Под потолком церкви летал воробей, и капля его помета, белая и влажная, упала на мертвое лицо Альфреда, забрызгав его нос и левую щеку.
Столь плохое, столь зловещее предзнаменование, что все вокруг гроба затаили дыхание.
И именно в этот момент один из стражников Стеапы вошел в церковь и поспешил к нефу, но не встал на колени. Вместо этого он бросил взгляд сначала на Эдварда, потом на Этельреда, а потом на меня, казалось, не решаясь молвить слово, пока Стеапа не прорычал, что он может говорить.
— Леди Этельфлед, — сказал тот.
— И что с ней? — спросил Эдвард.
— Лорд Этельволд забрал ее силой из монастыря. Забрал ее, господин. И они уехали.
Итак, борьба за Уэссекс началась.
Этельред засмеялся. Возможно, это была просто нервная реакция, но в старой церкви звук как насмешка отразился эхом от нижних стен, сделанных из камня. Когда звук угас, были слышны только капли воды, падающие на пол с промокшей от дождя соломенной крыши.
Эдвард посмотрел на меня, затем на Этельреда, а потом на Этельхельма. Он выглядел смущенным.
— Куда поехал лорд Этельволд? — задал нужный вопрос Стеапа.
— Монахини сказали, что он направляется в Твеокснам, — ответил посланник.
— Но он присягнул мне! — запротестовал Эдвард.
— Он всегда был лживым ублюдком, — заметил я. Я взглянул на человека, который принес эти новости. — Он сказал монахиням, что направляется в Твеокснам?
— Да, господин.
— То же самое он сказал и мне, — промолвил я.
Эдвард взял себя в руки.
— Я желаю, чтобы все воины были вооружены и в седлах, — сказал он Стеапе, — и готовы отправиться в Твеокснам.
— Это единственное его владение, мой король? — спросил я.
— Он также владеет Уимбурнаном, — ответил Эдвард, — а что?
— Не в Уимбурнане ли похоронен его отец?
