— Мое имя не имеет значения, — ответил тот, — речь идет о вашем будущем.
Воцарилось молчание.
— Поскольку вы не хотите назваться, — сказала наконец Жанна, — то полагаю, что вы говорите о своем будущем. С чего бы это вам заботиться о моем?
— Те, кто хвалили ваш ум, оказались правы, — заметил мужчина.
Жанна растеряла последние остатки любезности, предназначавшейся незваному гостю.
— Вы молоды. Вам шестнадцать, не так ли? И уже вдова. Король к вам исключительно благосклонен. Его благосклонность может пойти еще дальше. Вы способны заполнить пустоту, оставшуюся после смерти его возлюбленной.
Совершенно обескураженная Жанна кожей почувствовала опасность.
— Даже если предположить, — сказала она, — что король испытывает ко мне добрые чувства, а я та, что ему нужна, не вижу причин занимать такое опасное место. Поговаривают, что Агнесса Сорель была отравлена.
— Вас не отравят, — уверенно сказал незнакомец.
Жанна изо всех сил старалась сохранить непроницаемое выражение лица.
— Я окажусь под покровительством важных особ, которым буду вынуждена оказывать некоторые услуги?
— Сообщать им о намерениях короля.
Жанна по-прежнему смотрела на незнакомца невидящим взглядом.
— Король не вечен, — продолжил мужчина вкрадчивым тоном. — Когда он отойдет в мир иной, вы будете в самом расцвете сил.
Тут Жанна похолодела. Откуда ему знать, когда умрет Карл? А может, и его тоже собрались отравить?
— Его наследник не будет испытывать к вам ничего, кроме признательности за оказанные услуги.
— Вас послал принц Людовик? — спросила Жанна.
На лице незнакомца появилось выражение тех слуг, которые, прикоснувшись к источнику власти, считают себя носителями величайших тайн. Жанна зашла с другой стороны.
— Сударь, если вы так хорошо осведомлены, то не можете не знать, что я ношу траур по горячо любимому мужу и горе мое неизбывно. Если бы не сын, единственное мое утешение, я давно приняла бы постриг и удалилась от мира, в который занес меня случай.
— В шестнадцать лет? — удивленно сказал мужчина.
— Разве дело в возрасте? Доведись вам видеть меня год назад, вы бы поняли. Бартелеми был для меня всем, и жизнь без него потеряла смысл.
Мужчина разочарованно смотрел на нее, пытаясь понять, искренне ли она говорит.
— Хитросплетения, связанные с властью, мне безразличны, если не отвратительны. Я никогда вас не видела прежде. Извольте оставить меня. Мир полон страдания, не стоит делать его еще мрачнее.
Человек встал, поколебался мгновение и, не проронив ни слова, направился к двери.
— Прощайте, сударыня, — сказал он наконец, — я думал, вы более честолюбивы. Позволю себе надеяться, что вы поостережетесь рассказывать о нашей беседе.
Какое-то время в Жанне боролись ярость и страх. Она спустилась вниз и попросила у Сидони ее плащ. Он не был таким дорогим, как плащ Жанны, но ей и требовалось не выделяться из толпы. К тому же у него был капюшон, какие носят паломники, а это позволяло скрывать лицо, невзирая на летнее тепло. Удивленная Сидони подала ей плащ.
Накинув капюшон, Жанна вышла из лавки, пытаясь изменить свою походку. Она шла, немного прихрамывая, временами нарочно спотыкаясь и волоча правую ногу. Именно так Матье избежал службы в королевских войсках. В этом квартале наверняка хватало соглядатаев. Жанна бросила всю эту комедию только на Малом мосту, но снять капюшон все же не решилась.
Вскоре она достигла своей цели, дворца Турнель. У ворот ее остановили. Жанна откинула капюшон, назвала свое имя и объявила, что хочет видеть короля по делу, не терпящему отлагательства. Стражник передал просьбу придворному, а тот предупредил секретаря его величества. Через несколько минут Жанну провели в королевские покои. Она почтительно поклонилась Карлу.
Король сидел за столом вместе с тремя мужчинами, одним из которых был коннетабль де Ришмон. Он сразу узнал Жанну.
Повернувшись к королю, Жанна поднесла палец к губам, призывая его к молчанию. Потом она оглядела придворных, давая понять, что здесь они лишние.
— Господа, мы продолжим наш разговор через минуту, — сказал король.
Двое мужчин вышли, коннетабль не тронулся с места. Жанна внимательно посмотрела на него.
— Жанна, — взволнованно сказал король, — вы можете говорить при коннетабле! Подойдите, дитя мое, и скажите, в чем дело. Как вы похудели! Вы не больны?
— Нет, сир.
Жанна рассказала о неожиданном посетителе и слово в слово передала весь их разговор.
Король в гневе поднял руку и стукнул кулаком по столу с такой силой, что массивный медный канделябр едва не свалился на пол.
Жанна, по-прежнему стоявшая, оцепенела от ужаса.
Коннетабль в изумлении вытаращил глаза.
Король встал и в полном молчании стал мерить залу шагами. Наконец он сказал:
— Жанна, родная дочь не смогла бы выказать мне столько верности и преданности, как вы. Садитесь. Видите, Ришмон, наши враги не сложили оружие.
— А эта женщина… — сказал Ришмон, — нет, не вы, госпожа…
Он обернулся к Жанне, которая прекрасно поняла, что какая-то особа уже пыталась заслужить благосклонность монарха. Тот бросил на Ришмона взгляд, заставивший его прикусить язык.
— В конце концов, вас, без сомнения, попросили бы добавить в мой бокал яд.
— Сир, я скорее бы выпила его сама! — пылко воскликнула молодая женщина.
— Не сомневаюсь, Жанна.
— Вы никогда раньше не видели этого человека? — спросил Ришмон.
— Нет, монсеньор.
— Если вы встретитесь с ним еще, постарайтесь узнать его имя.
— Жанна, — сказал король, — я не хочу подвергать вас ненужной опасности. Как идут ваши дела?
— Хорошо, сир. Если ваше величество будете так добры, что подыщете мне более просторное помещение, они пойдут еще лучше.
— Я позабочусь об этом, — сказал король.
Выйдя из дворца Турнель, Жанна осознала с той же твердостью, какую приобретало в руках кузнеца Тибо раскаленное железо, попав в чан с холодной водой, что близость к власти сулит в равной мере успех и погибель.
Все, больше я никогда не приду во дворец Турнель, решила Жанна и пожалела, что попросила короля о милости. И без того слишком многие считали ее фавориткой монарха. Приход таинственного незнакомца стал лишним тому доказательством. Жанне показалось, что она подошла к краю пропасти.
Да, стоит только немного выделиться из толпы, как начинаешь привлекать внимание, замешенное на зависти и недоброжелательности. Она была слишком наивна, радостно и охотно принимая благодеяния Агнессы Сорель и самого короля. Она слишком быстро забыла, что баронесса де Бовуа была всего лишь пирожницей. Разудалые песни толпы в ее брачную ночь должны были убедить ее, что даже альковная жизнь всегда в поле зрения людей. Чем больше у человека слуг и прихлебателей, тем вернее разносятся слухи.
