— Вот был бы рад Дени посмотреть на тебя, — сказала она малышу.
Мальчик блаженно улыбнулся и что-то прощебетал в ответ. Жанна прижала его к груди. Франсуа стал играть с материнскими волосами. Его собственные постепенно начинали отливать бронзой.
Пробил девятый час. Кормилица с умилением смотрела на эту сцену.
— Скоро ему уже и кушать пора, — сказала она.
Внизу проскрипел колодезный ворот. Гийоме готовил дрова, а Сидони прибирала. Теперь лавка открывалась раньше, ибо среди их покупателей давно уже были не только ученики Корнуэльского коллежа. Вокруг, казалось, царил покой и домашний уют. Но не в сердце Жанны.
Даже если Франсуа заявится, они смогут встречаться лишь украдкой, ведь теперь она была не одна в доме. Кормилица и мальчик вечно ходили из комнаты в комнату.
Сама мысль об этом была для нее невыносима. Понимая, что сердится, Жанна рассердилась вдвойне.
Неужто она стала пленницей своего вдовства и материнства?
Вскорости у нее появился еще один повод для волнений, ибо посыльный из городского совета принес ей договор аренды помещения в одном из королевских домов на улице Бюшри. Они немедленно отправились туда, и по указанному адресу Жанна обнаружила почти новый дом, на первом этаже которого располагалась единственная лавка. Еще три этажа были жилыми с двумя комнатами на каждом, наверху просторный чердак, а внизу сводчатые погреба. Жанна подумала, что один этаж можно отдать Сидони, если та захочет взять на себя заботы по лавке. Торговлю здесь можно было расширить, к тому же Сидони была уже на выданье и даже имела кавалера, сына торговца суржей, прозванного Гийоме «галантный с улицы Галанд». Сумма аренды в сорок пять ливров в год была настолько незначительной, что Жанна, не раздумывая, приняла решение. Они вернулись на улицу Галанд, и Жанна подписала договор, без колебаний выведя внизу: Жанна де Бовуа.
На следующее утро к ней зашел Гийоме с новой запиской, точно так же найденной под дверью. Жанна решила, что это новая порция стихов, но поняла свою ошибку, увидев надпись: Жанне Пэрриш, называемой Бовуа. Вот это было невежливо. На печати не разобрать ни герба, ни букв. Жанна сломала ее и прочла:
«Мерзкая потаскушка, твой язычок слишком болтлив. Ты за это ответишь».
Жанна побледнела. Ясно, откуда исходит послание. Но ведь с королем был один де Ришмон. Выходит, это он рассказал заговорщикам о визите Жанны. На этот раз она, конечно, не пойдет во дворец Турнель; к черту преданность королю, надо спасать свою жизнь! Как же она должна ответить за свою болтливость? Жанна перепугалась. Она договорилась о встрече с одной из мастериц, но побоялась выйти из дома. В седьмом часу она выглянула в окно: улица показалась ей пустынной, и Жанна решилась отправиться к соседке, обещавшей подправить кое-что в платье.
Когда Жанна вышла из дома, все произошло мгновенно, она и опомниться не успела. Голова ее вдруг оказалась в черном мешке, который стянули так сильно, что она не могла дышать. Жанна отчаянно завопила и принялась отбиваться, но не тут-то было! Чьи-то руки обхватили ее за пояс и подняли верх. Похищение!
Вдруг она услышала мужской визг, мешок соскользнул с головы, и перед ней предстало немыслимое зрелище: ее соседка что есть сил лупила метлой какого-то кривящегося от боли мужчину, да так, что он отпустил Жанну и рухнул на землю.
С другой стороны Гийоме бил палкой по ногам второго незнакомца, очевидно, того, кто накинул на Жанну мешок.
Тот дергался, пытаясь увернуться. Одним из ударов Гийоме, должно быть, сломал ему ногу, и тот также оказался на земле.
Вокруг них собралась толпа, и двоих проходимцев связали без особых церемоний. Гийоме помчался за стрелками в резиденцию прево[23] на улице Мортеллери.
Он еще не успел вернуться, а Жанна прийти в себя от этой передряги, как все увидели двух королевских посланцев, которые направились прямо к ней и передали повеление немедленно явиться во дворец Турнель.
— Зачем? — спросила она.
— Король призывает вас к себе.
«Я пропала, — сказала себе Жанна, — заговорщики сумели меня опорочить!»
Она взяла в доме плащ, и один из придворных посадил ее на круп лошади. Когда показался дворец, Жанна была близка к отчаянию. Ее провели к королю. В зале подле Карла стояла дюжина мужчин с мрачными лицами. Коннетабль де Ришмон казался разгневанным, но все же кивнул Жанне.
— Приблизьтесь, Жанна, — сказал король, и его тон отчасти успокоил ее.
— Тот ли это человек, что третьего дня был у вас с целью вовлечь в заговор против короля? — спросил де Ришмон, указывая на мужчину, стоявшего со связанными за спиной руками между двух стражников.
Жанна внимательно оглядела пленника. Его распухшее лицо свидетельствовало о не слишком вежливом обращении, но все же было узнаваемо. Одежда, хоть и порванная, была на нем та же самая, что и три дня назад.
— Это он, — сказала Жанна.
Человек плюнул в нее. Стражник отвесил ему удар кулаком в спину.
— Извольте подписать ваши показания, госпожа де Бовуа, — сказал коннетабль и распорядился: — Уведите этого человека в камеру. Завтра его будут судить. Надеюсь, что он кончит виселицей.
Король посмотрел на Жанну своим вечно скорбным тусклым взглядом:
— Идите же, дитя мое. Мои посланцы проводят вас домой. Но что с вами? У вас еще более обескураженный вид, чем вчера.
— Сир, как раз перед приходом ваших людей два человека хотели меня похитить! К счастью, мой помощник и соседи скрутили их.
— Где эти люди? — спросил, едва сдерживаясь, коннетабль.
— Там же, я думаю, — ответила Жанна, все меньше понимая в происходящем. — Мой помощник отправился за стражей на улицу Мортеллери.
— Так не годится, — сказал коннетабль, — они связаны со всем этим делом. Они должны быть доставлены сюда!
Он вышел, и сквозь открытую дверь Жанна слышала, как он отдавал приказания. Четыре стрелка должны были проводить к себе госпожу де Бовуа и привести во дворец напавших на нее людей.
— Сир, — спросила Жанна, едва владея собой, — позволено ли мне узнать, что здесь происходит?
Король вздохнул:
— Что говорить, Жанна, нашлась женщина, готовая занять место, от которого вы отказались. Ваш вчерашний разговор насторожил Ришмона. Он приказал обыскать ее покои. Там нашли яд.
Коннетабль вернулся в залу и воскликнул:
— Aqua toffana! Вы знаете, что это такое, баронесса? Итальянский яд. В его основе слюна бешеной свиньи, которую собирают три дня, подвесив ее за ноги.
Жанна в ужасе вскрикнула.
— Жертва умирает от бешенства в невыразимых мучениях.
