Когда дело дойдёт до дела, это поможет установить личности.
Мсье Андре скорбно смотрит на меня.
— Ещё немного — и вся парижская полиция будет работать исключительно на вас, — бурчит он.
— На нас, мсье Андре, на нас, — уточняю я. — Если помните, наше сотрудничество началось тогда, когда выяснилась общность интересов. Я могу сделать то, что не можете вы, а вы — то, что не под силу мне. Но вместе обязательно справимся.
— Откровенно говоря, другого выхода у нас нет, — говорит собеседник со вздохом. — Так и быть, открою государственную тайну: господин министр лично и очень внимательно следит за нашей ситуацией.
— Да что вы? — спрашиваю удивлённо, хотя никакого удивления нет. Во внимании министра я и не сомневаюсь.
— Уверяю вас… А ещё ею постоянно интересуется его величество Луи-Филипп. Политика, чёрт бы её побрал…
Пятнадцатое февраля. День подведения итогов моей работы по вербовке волонтёров. Передаю Зыху сформированный список, насчитывающий без малого шесть сотен будущих вояк. Если бы армия вторжения начиналась и заканчивалась моим перечнем, я бы за Царство Польское сильно не переживал. Но я-то знаю, что это не так. И Зых знает. Однако это не мешает ему с довольным видом листать густо исписанные страницы.
— Отличная работа, — говорит он, откладывая список в сторону. — И все, как я понимаю, о месте и времени сборов проинструктированы?
— Разумеется, — говорю лаконично.
Я мог бы добавить, что оббил язык, шестьсот раз объясняя, кому, куда и когда надо явиться, кто их там встретит и сообщит порядок дальнейших действий… Люди разбиты на отряды по двадцать человек. У каждого отряда — свой командир. Общее руководство осуществляет полковник Заливский, сидящий сейчас в кабинете Зыха с сигарой во рту.
За время, что я его не видел, полковник похудел и осунулся. Месяца полтора он провёл, разъезжая по Европе. Германия, Швейцария, Австрия… Насколько известно, всё это время он вместе с помощниками определял пункты перехода границы Царства Польского со стороны Пруссии и австрийской Галичины. Не менее важно, что встречался и договаривался с польскими эмигрантскими общинами на местах, — те встретят волонтёров и помогут им перейти границу. Так что теперь полковник готов собрать отрядных командиров для подробного инструктажа. Пора! Счёт пошёл на дни.
Возвращаясь в свой кабинет, меланхолически размышляю, что теперь могу его лишиться. Работа закончена, принимать больше некого, в отдельном помещении нужды уже нет. А жаль. Собственный кабинет облагораживает и возвышает человека в своих глазах, делает его значительным во мнении окружающих… Да и чёрт с ним. Устал и решаю все дела на сегодня отложить. Вечером придёт Агнешка. Может быть, для разнообразия поужинаем в каком-нибудь приличном заведении.
Думать о девушке приятно. После того как она отдала мне ключи, что-то в моём отношении к ней изменилось. При всей важности ключей, ждущих своего часа, дело не в них. До этого я её просто желал, а теперь жалею. Такая бойкая с виду и, в сущности, такая беззащитная… Чего-то ждущая… Что я могу ей дать? И чем закончатся наши встречи?
От этих трогательных мыслей отвлекает пани Беата, входящая с коротким стуком.
— Завтра в одиннадцать часов утра пан Цешковский просит вас пожаловать на расширенное заседание Комитета, — сообщает она без предисловий.
Расширенное — значит с участием членов малого совета. Это я понимаю. Понять бы ещё, зачем Зых нас всех собирает. Я только что от него, и он ни словом не обмолвился о завтрашнем заседании.
— Благодарю, буду, — обещаю коротко.
Однако она не уходит.
— Что-то ещё? — спрашиваю, ощущая на себе пристальный взгляд моей несбывшейся возлюбленной. До чего же она прекрасна, эта пани Цешковская…
— Послушайте…
— Я весь внимание.
— Вам надо быть настороже!
Сказала, как выпалила. Ну, надо же! Быть настороже… Можно подумать, что парижские дни я коротаю исключительно в беззаботном фланировании по магазинам и ресторанам Елисейских Полей, а вечера провожу за распитием шампанского в обществе кокоток. Оно бы, конечно, и неплохо…
— Что вы имеете в виду, пани Беата? — спрашиваю мягко.
Девушка качает головой.
— Определённо сказать не могу. Чувствую только, что вам грозит опасность.
— Со стороны вашего мужа?
— Да… мужа, — с трудом выговаривает она. — Он вас ненавидит.
Не удивила.
— Я его тоже, — успокаиваю Беату. — Эта у нас такая любовь наоборот. Однако вместе работаем ради общего дела, и ничего.
— До поры до времени — да. Только ваше время истекает. Как только вы перестанете быть ему нужным, он что-то предпримет… сделает с вами…
Вспоминаю, что полчаса назад передал Зыху обширный список волонтёров, и по спине пробегает холодок. Дальше, пожалуй, он и впрямь без меня обойдётся. Тем более, что возглавить один из отрядов я отказался…
— Я очень благодарен вам за предупреждение, пани Беата, — говорю негромко. — Пожалуй, я и впрямь поостерегусь.
— А лучше, если вы куда-нибудь уедете. Если с вами что-нибудь случится, мне жить не захочется…
Вымолвив это, она низко опускает голову. Быть может, для того, чтобы я не видел её слёз.
«Сохли вы по ней, и она по вам сохла», — вспоминаются слова Агнешки не к месту. Или к месту? Закрыть кабинет, осыпать поцелуями прелестное бледное лицо и будь что будет…
Но так я поступил бы месяца два назад. С тех пор многое изменилось. У неё появился муж, у меня появилась Агнешка. И я обещал, что не обижу её. А есть ли для женщины обида горше, чем измена?
Постояв, словно ожидая чего-то, Беата уходит. Смотрю вслед с тяжёлым сердцем. Наверно, я что-то должен был ей сказать, но промолчал. А, впрочем, хорошо, что промолчал. Время для романтических чувств самое неподходящее. Уж очень далеко от сантиментов дело, которым я занимаюсь. Чем вздыхать об ушедшей любви, придумать бы, наконец, как выбрать момент и подобраться к документам пана Цешковского…
Назавтра Зых встречает нас в своём кабинете вместе с полковником Заливским. В прошлый раз полковник был в сюртуке табачного цвета, теперь — в сером. Но этот пошит столь же дурно, как и тот. А может, фигура такая, — знаете, есть люди, на которых что ни на надень, всё топорщится. Оба — и Зых и Заливский — выглядят самым что ни на есть деловым образом. Другими словами, у обоих серьёзные, с оттенком торжественности физиономии.
— Панове! — возвещает Зых, дождавшись, пока мы рассядемся вокруг стола. — Прежде всего хочу зачитать вам письмо из Турени от нашего председателя пана Лелевеля. Получено с верной оказией.
Вопрос, нужна ли была верная оказия ради такого дежурного послания? Профессор скупо рассказывает о том, как они с Ходзько устроились в Турени, и пространно желает
