Должно быть мысли её были гнетущи и томительны, потому что, поднявшись с колен, она, как обессиленная, бросилась на постель.
И благодетельный сон смежил её глаза.
Ей снилось, будто она на скале посреди моря, покинутая всеми. Под нею, в голубых водах, морские девы сплелись руками в веселой пляске. они беспрестанно поворачиваются к ней и знаками зовут ее принять участие в их играх. Вдруг над головой её послышался шум крыльев; она подымает глаза вверх и ей представился в виде Амура, Гвидо – друг её сердца, который, спускаясь к ней, открывал ей свои объятия: она подняла руки к нему и губы их сомкнулись в поцелуе….
Беатриче проснулась: руки её были подняты, но они тяжело опустились на одеяло и она тяжело вздохнула. Досадуя на себя, что поддалась обману сновидения, она закрылась одеялом; её девственная грудь утонула в подушках, белокурые волосы распустились по плечам.
«Несчастная! думала она: – пора бы тебе звать, что радости для тебя – сон, а наяву одно горе. Разве Гвидо может своими телесными руками сломать железный бич судьбы? И, может быть, даже, ему уже наскучила жертва, заклейменная несчастьем. Бедный! Я не хотела бы винить его: нет, потому что зараза удаляет отца от сына, мужа от жены, и за это их нельзя обвинить в злом сердце. А разве несчастье пристает не с большей силой, разве оно менее неотступно, чем зараза? Могу ли я по совести желать или ожидать, чтоб он бросился в пропасть, из которой ни люди, ни Бог, по-видимому, не могут или не хотят спасти меня! Пусть он обратит любовь свою на женщину менее несчастную, чем я, пусть он будет счастливым супругом…. отцом…. я желаю ему этого…. ах! нет…. да, я должна желать ему этого всей душой».
И обильные слезы невольно лились на её подушку.
Она старается успокоить сном свой измученный ум; но напрасно. Сквозь закрытые веки глазам её представляется темное пятно, отделившееся от далеких стен Рима и несущееся по полям и горам, как пыль, гонимая ураганом. Пятно это, приближаясь, принимало форму человека, который казался завернутым в темный плащ; шляпа спускалась на глаза…. Когда он достиг башни Рокка-Рибальда, луч месяца осветил его прекрасное лицо; он машет ей рукой. Ускоренное биение сердца подсказало ей, кто этот незнакомец.
В ущелье, у подошвы горы, около источника, полузакрытая ветвями дерев, возвышается маленькая часовня, в которой отправляет богослужение схимник, не оставлявший ни одного скорбящего сердца без утешения. Он соглашается обвенчать Беатриче с Гвидо. Она протягивает руку и, удивленная, что не встречает руки Гвидо, требует её; но он отказывается и прячет руку под плащ. Она настаивает: наконец ей удается схватить ее; рука эта влажная и липкая. Беатриче в испуге отнимает свою руку и видит, что она запачкана кровью. «Боже! чья это кровь? скажи мне…» Гвидо исчез, пропал и схимник; она осталась одна, окруженная непроницаемым мраком….
* * *
Дверь темницы чуть слышно открывается и в нее показывается седая голова, потом грудь и наконец, все тело человека, завернутого в длинный плащ, с красной шапочкой на голове. Это граф Ченчи, которого влечет сюда сама судьба. Он прислушивается к дыханию Беатриче, осторожно ступает на цыпочках, подвигается вперед и останавливается у самой кровати.
Тревожный сон закрыл глаза Беатриче; она разметалась и длинные волосы распустились на чудную грудь.
Он смотрит на нее. Вид этих дивных форм разливает радость в душе….
Что он затевает? Разве не довольно, разве уж не слишком много видеть эту волнующуюся грудь?
Ужасный старик протягивает свои костлявыя руки и тянет к себе одеяло. Все прелести красоты представляются нагими глазам его…. прелести, которые сам Амур закрыл бы крылом своим от глаз любовника.
Дверь опять потихоньку открылась; входит другой человек и останавливается: он смотрит… недоумевает…. и не узнает графа Ченчи при слабом свете лампады. Граф весь дрожит от сладострастия; глаза его щурятся, румянец сатира покрывает его щеки; он опускает с себя плащ, ставит колено за край постели и в безумии страсти простирает руки…
Бешенство любви овладевает душою Гвидо, потому что вошедший за ним человек был не кто другой, как Гвидо: он не успел еще пожелать обнажить нож, как нож уже обнажен в его руке. Граф слышит шорох за спиною и поворачивает голову. Гвидо бросил на старика взгляд, в котором тот прочел свой смертный приговор. Граф в испуге опускает полог, но Гвидо уже ухватил его за волосы, поседевшие в злодействах. Ченчи судорожно открыл рот…. что он, молит или угрожает?
Напрасно: разящий меч прорезал ему горло и вонзился так глубоко в грудь, что изверг не может произнести ни одного слова. Он зашатался, свалился на пол и из ран его брызнул целый поток крови.
Беатриче испустила вздох и томно открыла глаза…. Отец небесный! теперь это не сон… она видит желанного возлюбленного. Амур своими розовыми руками открыл уста её в нежнейшей улыбке; но улыбка падает на душу любовника, как на бронзовую статую… Он свирепо смотрит на нее и окровавленным кинжалом указывает на упавшего?
Улыбка замерла на губах Беатриче, как замирает поцелуй, который мы в минуту пробуждения посылаем ночному видению. Но девушка не знает еще всех тайн этой преступной ночи. Кто этот окровавленный труп и зачем он здесь? Он лежит лицом вниз, не дышит и луч лампады едва достигает до него. Беатриче уже открывает рот, чтобы спросить: Гвидо заметил это движение и испугался…. он посмотрел на нее, посмотрел на убитого; глаза её последовали за взглядом Гвидо, – потом она подняла их опять на Гвидо, но Гвидо уже исчез….
Страшная мысль сверкнула в душе Беатриче. Забыв девственный стыд, она вскочила с постели и не замечает или не чувствует, что её босая нога ступила в кровь, которою залит весь пол. Она берет за голову убитаго, подымает ее, – это её отец!
Губы его шевелятся в предсмертных конвульсиях; глаза уже получили страшную неподвижность смерти. Беатриче остановилась с протянутыми руками, с опущенным стоном, окаменелая от испуга…. Глаза графа открылись, оживились, – бросают ястребиный взгляд, – потом приняли оловянный цвет…. погасли…. И его конец пришел.
Ужас всего, что произошло, страшно подействовал на ум Беатриче; если она и не потеряла еще рассудка, то пришла в состояние совершенного отупения. Не помня себя, она стояла неподвижно, без мысли, без чувства. – Гвидо, как безумный, сбежал с лестницы, бросился в залу, где находились синьора Лукреция, Бернарднино, Олимпий и Марцио, и, отюросив далеко от себя окровавленный нож, закричал:
– Умер! умер!
– Зачем же вы не предоставили нам работу рассчитаться с Ченчи? – спросил Олимпий.
