Ознакомительная версия.
— Я этого бы не мог, — скромно заметил Филометр, — но я знаю и восхищаюсь твоим быстрым умом и цепкой памятью.
— Видишь, я лучше гожусь в цари, чем ты, — засмеялся Эвергет, — ты слишком мягок и податлив для трона. Предоставь мне управление. Ежегодно я буду наполнять золотом твою казну, и ты вместе с Клеопатрой навсегда переселишься в Александрию и разделишь со мной мои дворцы и сады в Брухиуме. Кроме того, вашего маленького Филопатра я признаю своим наследником трона, потому что я не имею никакого желания связывать себя с женщиной на всю жизнь, раз Клеопатра принадлежит тебе. Это предложение смело, но подумай только, Филометр, сколько времени у тебя останется на музыку, споры с иудеями и на прочие твои удовольствия.
— Ты никогда не знаешь, как далеко можешь зайти в своих шутках, — перебила брата царица. — Во всяком случае у тебя уходит столько же времени на твои грамматические и естественно-исторические занятия, сколько у него — на музыку и ученые беседы с друзьями.
— Конечно, — подтвердил Филометр. — Тебя скорей можно причислить к ученым Мусейона, чем меня.
— Но разница между нами состоит в том, что я презираю До ненависти всех этих философов-болтунов и всю эту дрянь в Александрии, а в науку я влюблен, как в любовницу. Ты же лелеешь самих ученых, а до науки тебе мало дела.
— Оставим это, — попросила Клеопатра. — Я думаю, что вы еще ни разу не провели полчаса без того, чтобы ты, Эвергет, не затеял спора. Гости уже давно ждут, я хотела только еще… Что, Публий Сципион уже явился?
— Он прислал извинение, — ответил царь, почесывая голову попугая Клеопатры. — Коринфянин сидит внизу и знает, куда исчез его друг.
— Мы знаем, — насмешливо засмеялся Эвергет, глядя на сестру. — В гостях у Филометра и Клеопатры очень хорошо, но еще лучше у Эрота и Гебы. Ты очень побледнела, сестра! Не позвать ли Зою?
Клеопатра отрицательно покачала головой и молча опустилась на сиденье, откинув голову, как после сильной усталости.
Эвергет отвернулся и заговорил с братом о посторонних вещах, Клеопатра нервно чертила своим веером по белой шерсти ковра, задумчиво глядя вниз.
Сперва взгляд ее упал на ее богато украшенные каменьями сандалии, на изящные пальчики, на которые она всегда смотрела с удовольствием. Но сегодня их вид точно оскорбил ее. Повинуясь внезапному побуждению, она распустила ремни, сбросила сандалию с ноги, оттолкнула ее от себя и обратилась к своему супругу:
— Уже поздно. Мне нездоровится, можете ужинать и без меня.
— Исцелительница Исида, — воскликнул царь, подходя к Клеопатре. — У тебя болезненный вид. Не позвать ли врачей? Неужели это только твоя обыкновенная головная боль? Благодарение богам! Точно нарочно ты заболела сегодня. Мне так много нужно сказать, а главное, что мы еще ничего не решили с нашим представлением. Если бы только не эта злосчастная Геба!
— Она в хороших руках, — усмехнулся Эвергет. — Римлянин поместил ее в безопасное место, может быть, для того, чтобы завтра привести ее ко мне в благодарность за мой подарок — киренских коней… Как заблестели твои глазки, сестра! Конечно, от радости при такой приятной вести. Сегодня вечером, вероятно, они усердно разучивают ее роль к завтрашнему дню. Если же, вопреки ожиданиям, Публий окажется неблагодарным и оставит голубку у себя, то Гебу может представить красавица Таиса. Что ты думаешь, Клеопатра?
— То, что я запрещаю со мной подобные шутки, — гневно крикнула царица. — Никто меня не уважает и не имеет ко мне сострадания, а я страдаю ужасно. Эвергет издевается надо мной! Ты, Филометр, желал бы больше всего стащить меня вниз, чтобы только не расстроить пира и не испортить удовольствия! Если я умру от этого, то никому до этого нет дела.
Царица залилась слезами, а когда царь хотел ее успокоить, она с досадой его оттолкнула. Наконец, она отерла слезы и нетерпеливо повторила:
— Идите вниз, гости ждут!
— Сейчас, моя милая, — отвечал Филометр. — Мне нужно сообщить тебе кое-что интересное. Римлянин прочел тебе просьбу о помиловании начальника хрематистов и царского родственника Филотаса? Там же находятся тяжкие обвинения против Эвлеуса. Я готов был всем сердцем исполнить твое желание, но раньше чем послать декрет, я приказал просмотреть списки сосланных, и оказалось, что Филотас и его жена умерли полгода тому назад. Смерть решила это дело, и мне не удалось оказать Публию услуги, о которой он так горячо просил. Мне его очень жаль, также жаль и Филотаса, которого так ценила наша мать.
— Пусть их склюют вороны! — ответила царица, прислонившись головой к раме из слоновой кости, окружавшей мягкую спинку ее стула. — Еще раз прошу вас избавить меня от дальнейших разговоров.
Оба царя на этот раз повиновались ее приказанию.
Когда Эвергет протянул руку царице, она проговорила, опустив глаза и втискивая веер в шерсть ковра:
— Завтра рано утром я буду у тебя.
— После первой жертвы, — добавил Эвергет. — Завтра ты услышишь у меня кое-что, что тебя порадует. Я думаю, очень порадует! Возьми с собой также детей, этого я желаю в честь дня моего рождения.
Безостановочно мчалась по улицам Мемфиса царская колесница, в которой стояла Клеа в плаще и шляпе начальника охранной стражи.
Мимо нее по обеим сторонам улицы проносились освещенные окна домов, двигались навстречу солдаты, с шумом выходившие из таверн, спокойно шли мирные граждане с фонарями, в сопровождении невольников, торопясь домой из своих мастерских. Клеа вдруг овладела горькая ненависть к Публию, и к этому совершенно новому для нее ощущению присоединилась мысль, от которой ее кровь то останавливалась, то разливалась с удвоенной силой, — мысль, что Корнелий бесчестный человек.
Сколько злого умысла и хитрости проявил он, стараясь завлечь одну из них, безразлично которую, чтобы обольстить и увести к себе.
«Со мной, — думала она, — он не смел надеяться достичь своей гнусной цели, и когда убедился, что я умею защищаться, то увлек на позор и гибель бедное, беззащитное дитя. Этот безбожник, так же как его Рим, стремится все прибрать к своим рукам. Как только он получил письмо негодяя Эвлеуса, он счел себя вправе поверить, что я тоже поддалась его соблазнам и расправляю крылья, чтобы лететь в его объятия. И вот он, не задумываясь, простер свою завистливую руку и на меня и покинул блеск и наслаждение царского пира, чтобы ночью броситься в пустыню, и там — еще существуют карающие боги — найти ужасную смерть!»
Теперь ее окутал полный мрак, черные тучи закрыли луну.
Уже Мемфис оказался далеко позади, и колесница проносилась среди высокой пальмовой рощи, где даже в полдень царит густая тень. Когда Клеа вспомнила, что соблазнитель осужден на смерть, в душе у ней зажглось пламя; ей захотелось разразиться победным кликом, подобно торжествующему мстителю, попирающему ногой труп смертельного врага.
Ознакомительная версия.
