Куймурцы никогда еще не слыхали таких слов. Им вечно внушали, что перед сильными и святыми надо быть покорным, надо служить им, перед ними должно склоняться в поклоне, а этот бывший слепой Ливинд говорит им добрые, простые слова, от которых на душе становится светло.
Люди готовы были слушать его бесконечно, но он вдруг замолчал. На повороте показались возвращающиеся Хасан из Амузги и Муумина. Они извлекли из тайника коран с медной застежкой и вот вернулись домой.
Муумину вдруг пронзил чей-то взгляд. Она вздрогнула и шепнула Хасану:
– За нами кто-то следит.
Он схватился за оружие и огляделся вокруг, но никого подозрительного не приметил. И вдруг перед ними как из-под земли вырос Саид Хелли-Пенжи. Они не сразу узнали его. Тот быстро свернул в лесок и исчез.
Увидев во дворе перед своей саклей огромное множество народу, Муумина встревожилась, не случилось ли чего? Но, встретившись глазами с улыбающимся отцом, она успокоилась.
– Все ли у вас благополучно, дети мои? – встретил их вопросом Ливинд.
– Да, отец! А что это столько народу у нас собралось?
– Совесть в них заговорила, дочь моя, доброта поднялась со дна душ! Дайте-ка мне взглянуть на эту книгу, – попросил Ливинд, – в руках бывала, а видеть я ее не видел…
– Э, да тут как на свадьбе! А вы боялись, как бы мы с голоду не пропали, – улыбнулся Хасан, глядя на всю снедь, что грудилась на террасе. – А это вам коран с медной застежкой, – и он протянул Ливинду книгу.
– Вот она какая, таинственная книга, приносящая людям счастье.
– Смотря кому, отец! – Хасан из Амузги впервые назвал Ливинда отцом.
– Это и правильно! Пусть злодеям она не приносит радости. Что ж, дети мои, можно и поесть. Смотри, белый всадник, вон сколько нам даров принесли в твою честь.
– Скорее в твою честь, почтенный Ливинд.
– А что ты сказал там на майдане на ухо этому Ника-Шапи? – тихо спросил Ливинд.
– Сказал, что я сын Ибадага. Отца моего и в самом деле так звать.
– Вот оно что? Теперь мне все понятно!
– Святой Ливинд, – обратились к нему люди, – пусть белый всадник и нам что-нибудь скажет. Попроси его…
– Скажи, сын мой. Скажи им доброе слово.
– А ты разве не говорил уже?
– Говорил, но они и тебя хотят услышать.
Хасан из Амузги подошел к перилам террасы.
– Почтенные куймурцы, что вам сказать. Наш гордый и мужественный народ вступил на трудный путь, на путь борьбы за право расправить плечи, смело смотреть жизни в лицо. Борьба эта будет стоить нам крови и потерь. Но те, кому дороги честь и совесть народа, не пощадят сил. Имя им – большевики! А власть, за которую борются большевики, зовется советской властью. Вы тут передавали из уст в уста, будто я ангел, всадник из сказки. Так знайте! Никакой я не ангел, я сын бедного кузнеца Ибадага из Амузги. И еще я – большевик, один из тех, кто борется за свободу народа. А всякий свободный человек и сам может сделать жизнь сказкой. Мой отец как-то рассказал мне случай из своей жизни. Ехал по плодородной долине Таркама богач, повстречался ему в пути мой отец – шел он в чужие края искать избавления от голода. Богач посадил его к себе в фургон. А в фургоне том рядом с богачом лежал хурджин. И из хурджина торчал румяный свежеиспеченный чурек. Богача потянуло на разговор.
«Если ты не дурак, – сказал он, – отгадай-ка мою загадку: круглое, желтое, и не яблоко, и не айва. Что это?»
«Чурек!» – не задумываясь ответил мой отец.
«Не угадал. Золотая монета, что лежит у меня в кармане. А скажи, что, по-твоему, дорогое и сверкающее, не роса и не стекло?»
«Чурек!» – опять сказал отец.
«И что ты все заладил – чурек да чурек? Это алмаз в моем перстне».
«А когда же будет загадка про чурек?!» – воскликнул отец, не спуская глаз с хурджина…
Сейчас у всех на устах слова «советская власть», как тот чурек у моего отца. Не все пока до конца знают, что это значит, но все понимают, что за этими словами стоит что-то хорошее, столь же необходимое, как чурек. Вы, жители Куймура, хорошие люди и заслуживаете большого счастья. Ну, а то, что за счастье надо бороться, это, я, думаю, вас не остановит.
– Мы готовы бороться!
– Слава белому всаднику!
– Придет час, куймурцы, и я обращусь к вам за помощью! – Хасан обернулся и увидел шедшую к нему Муумину.
Она уже успела переодеться и даже в своем бедном наряде была так прекрасна, что у него дух захватило. Что может быть прекраснее прекрасного, как сказал бы покойный Али-Шейх. А прекрасное на свете – это человек. Его открытое, чистое сердце, его ясный взгляд, готовность сделать добро себе подобному.
Увидев рядом этих прекрасных людей, прекрасных молодостью, чистотой чувств и помыслов, полных доброты, куймурцы, словно сговорившись, в один голос выдохнули:
– Достойная невеста! Достоин и жених! Да прославится имя его отца!
– Свадьбу! Свадьбу! – прокатилось вокруг.
Розово-белое личико Муумины зарделось. Она потупилась, Хасан из Амузги тоже чуть смутился. Но уже через миг он поднял руку, прося внимания. Приложив ладонь к груди, он вежливо поклонился и сказал:
– Спасибо вам, добрые люди! И для свадьбы придет время. Непременно придет. Но сейчас всех нас ждут великие дела, и я вынужден пока попрощаться с вами. А в добрый час я явлюсь, и мы справим свадьбу. Берегите себя. Берегите друг друга. Уважение между людьми превыше всего!
Еще раз поклонившись, Хасан из Амузги в сопровождении Муумины вошел в дом. Ливинд пригласил к себе на обед всех почтенных людей, вместе с Ника-Шапи. Обед был достойным желанного гостя. И курзе – особые горские пельмени с ароматными травами, и вареное мясо, и бицари – нафаршированные рисом, чечевицей и рубленой печенью бараньи желудки и кишки. Словом, всего было вдоволь, да так вкусно, что, как говорят горцы, от одного только запаха даже мертвый воскрес бы и уселся за эдакую трапезу.
– Ну что ж, после еды пора и в путь-дорогу, – сказал Хасан из Амузги, вставая.
Прощание было недолгим. Почти все жители провожали его до выезда из аула, а дальше, до реки, шли только Муумина и благодарный Ливинд. Муумина просила Хасана взять и ее с собой, но он отрицательно покачал головой, и она отступилась.
– Удачи тебе, сын мой! Во всех делах удачи! – сказал Ливинд, обнимая Хасана из Амузги. – Да поскорее опять найди дорогу к нашей сакле!
– Хасан из Амузги, я жду тебя! – проговорила и Муумина, опустив на плечо отцу свою голову и с нежностью глядя на любимого. Волна счастья поднялась в ее груди от того взгляда, каким он одарил ее на прощанье.
И скрылся за крутыми дальними поворотами белый всадник. Конь понес его будто на крыльях. Только пыль еще долго висела над дорогой, но и та медленно рассеялась.
