– Доброго здоровьичка, гражданин начальник, – сказал с порога Николай Иванович.
– Проходите, садитесь.
Боцман сел на приготовленный стул боком и глядел в сторону. Данька остался за столом, а остальные Мстители устроились у стенки.
– Ваше имя?
– Сапрыкин Николай Иванович, вон ведь пачпорт мой перед вами.
– Давно связным работаете у Бурнаша?
– Я радиотехником работаю. А с атаманом делов не имею. Попросили меня записочку передать – я и сделал.
– Сколько раз?
– Один.
– Глупо, Николай Иванович.
– Сам знаю, да на деньги соблазнился.
– И много дали?
– Пять червонцев.
– Глупо думать, что мы поверим в такой рассказ.
– Ей-богу, один раз нечистый попутал, а что в записке было, я вашему, вот ему, как есть рассказал.
– А если Косого позвать?
– Да зовите кого хотите: что косой, что рябой – мне все едино.
– Оружия зачем столько хранили?
– Обрез для самообороны приберег, мало ли бандитов гуляет, а револьвер я нашел и сдать хотел. Да я вот ему уже все рассказал, подтверди, служивый.
– На вот в этой тарелке что жгли?
– Бумажку.
– От господина полковника?
– Дак чины-то отменили, нет больше полковников.
Даниил взял сапрыкинский карандаш и попробовал им писать. На твердый грифель приходилось сильно давить.
– А знаете, Николай Иванович, вы правильно делаете, что Илюхи Косого не боитесь.
– Это как? – бросил на командира быстрый взгляд Боцман.
– Он вам больше не опасен, потому что погиб третьего дня, пытаясь взорвать меня гранатой.
– Данька! – вскочил с места Яшка.
Ксанка дернула его за рукав обратно.
– Кого же мне бояться? Мальчишку, что ли? Больше свидетелей нету, – нотка торжества мелькнула в голосе Боцмана.
– Есть, – совершенно серьезно сказал Ларионов и твердо поглядел на Сапрыкина. – У нас есть письменные показания свидетеля, которым даже вы не можете не верить.
– Опять врете, – отмахнулся Боцман, – то Эйдорф у вас жив, то Косой… Может, скажете, что Бурнаша поймали?
– Пока нет.
– Тогда кого же?
Данька отложил твердый карандаш и взял свой – помягче. Ларионов приложил его задней плоской стороной и стал молча водить карандашом по блокноту Сапрыкина. На листке стали проявляться отдельные буквы, затем целые слова.
– Ах ты, сволочь! – Боцман одним прыжком долетел до стола и попытался схватить бумагу. Данька резко отклонился назад, а сидевший, как на иголках, Яшка навалился на арестанта сзади и, скрутив руки, усадил обратно.
– Ваши это письменные показания, гражданин Сапрыкин, собственной рукой написанные, – сказал Даниил, читая проявившиеся строчки. – Из послания Кудасова следует, что кличка ваша Боцман, а письмо это далеко не первое, что проходит через ваши руки. И плана ухода атамана Бурнаша за границу тут нет, значит, о нем вы узнали раньше из другого письма. Если расскажете все, что знаете, то суд это учтет.
– Меня запугали, – сказал Боцман. – Бурнаш. Я его и сейчас боюсь, это страшный человек!
– Обычный бандит, – заявил Яков.
– Он такой… такой…
– Давайте по порядку, – попросил Даниил, – а начать лучше с того, как и кто передавал вам письма от Кудасова. Яша, а ты запиши для памяти, чтоб не перепутать, когда брать пойдешь.
Ксанка подошла к брату.
– Погодите. Это надолго, а в коридоре еще мальчишка ждет.
– Да, сегодня мы с ним поговорить не успеем, придется отложить допрос, – согласился Даня.
– В детдом нельзя – сбежит, – предупредила Ксанка.
– Может, в предвариловку? – предложил Цыганков.
– После того как его дядя чуть не зарезал? – возмутилась девушка.
– Тогда забирай с собой, – принял решение командир.
– То есть как?
– В общежитие. Будешь ему и нянька, и охрана из ЧК.
– Ладно, – кивнула Оксана. – Я так устала, что даже спорить не могу.
На улице сгустились сумерки, и воздух стал чуть прохладней. Ксанка с удовольствием вздохнула полной грудью. Как захотелось ей забыть о шпионе Боцмане, лицо которого перекосил жуткий шрам, о Бурнаше, за побег которого они еще получат нагоняй от начальства, о запахе пожара, которым пропиталось все здание губчека и даже ее куртка, и о беспризорнике, которого она, кажется, обречена вечно таскать за собой по улицам города.
– Куда меня снова волосись? – спросил Кирпич. – Если в детдом – убегу.
– Куда? Дядька твой бандитом оказался.
– Все лавно убегу.
– Беги, – Ксанка разжала пальцы и отпустила мальчишку.
Кирпич замер в нерешительности.
– А они?
– Кто?
Беспризорник показал на караульных у дверей ЧК.
– А они стлелять будут?
– Нет. Беги, ты же хотел сбежать.
– Насе вам с кистоской! – Кирпич отбежал метров на пятьдесят, оглянулся и показал язык. – А тебя ис-са меня посадят!
– Не-а, про тебя все забудут, – громко сказала девушка. – Кому ты нужен? Сапрыкин с тобой во зился, потому что использовал, так же, как приятели твои, у которых ты на шухере стоял.
Кирпич убрал язык и задумался.
– Мы тебя поймали, а они и не вспомнили о Кирпиче, другого дурачка на шухер поставили!
– Я не дуласек!
– Раз бежишь, а куда не знаешь – то дурачок, – убежденно сказала Оксана и пошла в другую сторону.
– Эй, ты куда? – растерялся Кирпич.
– Домой, пить чай с вареньем и спать, – радостно сообщила девушка. – А ты беги, беги.
– С вареньем?
– Ага, с малиновым.
Кирпич секунду подумал, потом догнал Оксану и взял за руку.
– Ладно, посли. Но помни: ты меня не поймала, я сам.
– Конечно, сам, – девушка растрепала ему волосы.
– Не надо, не люблю, – сказал Кирпич и пошел независимо рядом.
В общежитии он крутил по сторонам головой и удивлялся, как много тут народа, все улыбаются и смеются, словно их всех кормят малиновым вареньем.
Ксанка распахнула дверь и пропустила своего маленького кавалера вперед.
– Принимай гостей, Настя! Я не одна.
– Костенька! – вдруг услышала она Настин крик и быстрее шагнула через порог. Мальчишка стоял, растерянно опустив руки, а Настя обнимала и тискала его изо всех сил. – Счастье-то какое! Братик нашелся! Костенька, мой родной…
– А дядька Микола сказал, сто тебя класные ласстлеляли, – пробормотал бывший беспри зорник.
– Вот тебе и Кирпич! – наблюдая разворачивающуюся невероятную сцену, Ксанка привалилась к косяку, не зная: плакать ей или смеяться.
Немец сознался во всем, и атаману нисколько не было его жаль. Тот, кто пытается услужить и белым, и красным – предатель, независимо от того, кого он предал первым. Это Бурнаша интересовало в последнюю очередь. Засаду организовали Мстители, похоже, он так и не сумел оценить Даньку по достоинству. Но если бы Эйдорф доложил о своих подозрениях, можно было… Впрочем, что теперь гадать? Профессору так не терпелось попасть в губчека, что его не интересовал исход боя. Зачем? Сентиментальный немец поклялся, что никто никогда об этом не узнает. «Хорошо», – сказал Гнат и дважды выстрелил ему в грудь. Не станет же он, как рассчитывает Эйдорф, допытываться о подобной чепухе, рискуя каждую минуту. Красные знали достаточно о роли немца, чтобы, как только расправятся с атамановыми казачками, прибежать в дом напротив.
