К тому же я, что и говорить, ожидала завтрашнего дня, чтобы получить выгодный заказ на только что запрещенные мне свечи с ангелами либо от моих таинственных посетителей, либо от некоей неизвестной дамы. В конце концов, когда я согласилась поехать во дворец, мне еще не было запрещено делать свечи с резьбой. Разве Кристофер не захотел бы услышать об этом визите или о моем будущем заказе?
– Сейчас я могу дать тебе только свой всегдашний ответ, – сказала я ему, – несмотря на твою поддержку и доброе предложение. Спасибо, что держишь меня в курсе возможностей и дел гильдии, которые, конечно, необыкновенно важны для мастерской Весткоттов.
Я чувствовала, как у меня горят щеки и шея, таков мой удел: при моей светлой коже стоило мне поволноваться или отклониться от правды, как сейчас – или когда он упирался взглядом в мою грудь, как будто умел видеть сквозь корсаж. Если бы Кристофер и гильдия знали о моем завтрашнем тайном путешествии, они осудили бы меня, но, клянусь всеми святыми, я поеду во дворец.
На следующее утро, как только встало солнце, я ждала, расхаживая по нашей лавке. Мне было слышно, как начали шевелиться, просыпаясь, подмастерья, койки которых стояли в кладовой, расположенной этажом выше. Я не один раз перебрала содержимое своего сундука с одеждой, выбирая, что надеть во дворец. Что-то простое и темное, хотя и не черное, чтобы показать, что я знаю свое место как лавочница, торгующая похоронными и траурными принадлежностями? Что-то не совсем обычное, чтобы подчеркнуть, что я художница, а не просто продавщица восковых свечей? Отец как-то сказал мне, что белый – это траурный цвет во Франции, но вряд ли это будет правильно понято, к тому же белое легко испачкать. На самом деле, что бы я ни надела, я все еще в трауре по своему сыну.
В конце концов я остановилась на рыжевато-коричневом платье с коричневой отделкой, отороченном по вороту белкой. Корсаж был нового фасона, с глубоким квадратным вырезом, в котором виднелась батистовая блузка в сборку. Волосы были забраны плетеной сеткой под небольшой шляпкой, белой и зеленой – цветов рода Тюдоров. Талию охватывал мой лучший пояс, из серебряных цепочек, свадебный подарок Уилла. Я ходила взад и вперед по комнате, юбки и плащ шуршали при каждом шаге. Я подтянула рукава, широкие в верхней части, но туго обтягивающие руки от локтей до запястий.
Почему они задерживаются? Мне хотелось уехать до того, как Мод откроет лавку или Джил пойдет провожать Артура в школу. Нет, это никак не может быть какой-то хитрой мистификацией, проверкой, подстроенной Кристофером или гильдией, чтобы посмотреть, расскажу я ему об этом случае или нет после того, как узнала о запрете впредь делать свечи с ангелами.
Да нет же, вот они, Саттоны, сдерживают коней перед входом в лавку, ведя на поводу третьего, серого в яблоках, с прекрасным дамским седлом. Сердце у меня учащенно забилось. Стараясь, чтобы не было видно, что я подглядываю в окно, я присела посмотреть, как Николас Саттон спешивается, оставив женщину сидеть верхом. И тут же поспешила к двери, торопясь открыть ее, прежде чем он постучит. Я даже придержала колокольчик, чтобы он не звякнул.
– Я вижу, вы полностью готовы, миссис Весткотт. – Его серые глазе смерили меня с головы до ног. Если влюбленные взгляды, которые бросал на меня Кристофер, служили только поводом для раздражения, то от единственного взгляда этого человека у меня внутри все перевернулось. Я могла бы поручиться, что заслужила его одобрение, потому что он улыбнулся, сверкнув белыми зубами, и на какой-то момент наши глаза встретились.
– Я действительно готова, – откликнулась я, хотя, возможно, это было не совсем правдой.
Я вышла вслед за ним – дул свежий ветер, – закрыла и заперла дверь. У дома был кирпичный приступок в три ступеньки, для наших клиентов, чтобы удобнее было сесть на коня, но Николас Саттон, очевидно, его не заметил, а может быть, торопился, потому что подставил сложенные ладони, чтобы я могла наступить на них ногой, и слегка подтолкнул меня вверх. Я расправила юбки, дрогнувшей рукой взяла тонкие кожаные поводья и тут только поняла, что нужно было надеть перчатки для верховой езды.
– Доброе утро, – приветствовала меня миссис Саттон. Вскоре я узнала, что ее настоящее имя Сибил Винн. Должна заметить, мне так и показалось, что они не муж и жена, и я была рада этому. – Мы поедем к причалу у Стил-Ярда, а потом по реке, – объяснила она мне.
Повернув к югу, мы ехали друг за другом по улице, где народу все прибавлялось, по мере того как лоточники и лавочники направлялись в те районы Лондона, где они продавали свои товары, в районы, где выставляли напоказ изделия холлы торговых гильдий: торговцев шелком и бархатом, бакалейщиков, торговцев мануфактурой, скорняков, портных и торговцев скобяными изделиями, галантерейщиков, вышивальщиков и так далее. По мере того как мы приближались к реке, в воздухе все сильнее чувствовались запахи пивоварен и рыбных рынков.
Мне раньше приходилось плавать по реке на наемном баркасе, но на частном и уж точно на таком красивом, что дожидался нас и наших коней, – никогда. Шестеро гребцов были не такими шумными и не обладали такими пронзительными голосами, как наемные, все они были в одинаковых зеленых ливреях. Зеленый полог с кисточками защищал три прикрепленных к палубе обитых скамьи от солнца и дождя. И я поняла, что дама, пославшая за мной, очень близка королеве.
– Навстречу ветру и приливу, – произнес Николас Саттон, усаживая меня между собой и Сибил, в то время как наши кони стояли в загоне на корме баркаса.
Навстречу ветру и приливу, повторила про себя я. Когда Николас Саттон произнес эти слова, имел ли он в виду их более глубокий смысл, то есть что мы должны страдать от утрат, переносить испытания и все же идти вперед? Или все это мое грустное настроение, а в его словах не было ничего особенного?
– Меня в самом деле зовут Николас Саттон, – сказал он, слегка повернувшись ко мне, – а вы можете звать меня Ником.
Раздумывая, означает ли такая фамильярность, что он вовсе не придворный, я кивнула. Как только мы отплыли от причала Стил-Ярда, мне пришлось придерживать шляпу обеими руками. Ветер раздувал выбившиеся непослушные пряди у висков. Шапочка миссис Винн оказалась совершенно подходящей для такого случая; возможно, подумала я, таковы требования для прислуживающих придворным дамам.
Королева Елизавета Йоркская[9] была известна как Добрая Королева благодаря своей щедрости и многим благодеяниям. Я дважды мельком видела ее на улицах Лондона, когда она принимала участие в шествии, в красивом наряде, причесанная волосок к волоску, в то время как мои волосы рвал ветер, забивая их мне в глаза и рот. Ее союз с королем Генрихом VII помог залечить раны долгой гражданской войны между сторонниками Ланкастеров и Йорков[10], потому что она была старшей дочерью и, следовательно, наследницей короля Эдуарда IV и сестрой этого бедного мальчика, так недолго правившего короля Эдуарда V[11]. Ее Величество могла гордиться тем, что в ее жилах текло больше истинно королевской крови, чем в жилах короля, его претензии на трон были неубедительны из‑за его предков, которые считались незаконнорожденными. В битве при Босворт-Филде Генрих Тюдор завоевал себе королевство, а прежний король, Ричард III, пал в бою.
