Единственная видимая перемена, происшедшая в них, это их переход в католичество; но переход этот более чем сомнительный, потому что они сохраняют с величайшей тщательностью все предания своей прежней религии и втайне исполняют все ее обряды и все ее суеверные обычаи.
Эти индейцы, в особенности же, живущие в Новой Мексике, хотя их и зовут Indios fideles17, постоянно готовы при первом же удобном случае вступить в союз со своими родичами из пустыни; а во время набегов команчей или апачей весьма редко бывает, чтобы верные индейцы не служили им разведчиками или шпионами.
Предки дона Мигеля Сарате, несколько лет спустя после завоевания Мексики гениальным авантюристом Кортесом, удалились в Новую Мексику, которую они с тех пор уже и не покидали.
Дон Мигель следовал политике своей семьи и старался крепить узы дружбы и добрососедства, которые с незапамятных времен связывали его с индейцами, как верными, так и неверными.
Эта политика принесла свои плоды. Ежегодно в сентябре месяце, который команчи называют Мексиканской луной, — до такой степени они привыкли к своим периодическим набегам на бледнолицых, — когда отряды краснокожих переходили границы и начинали жечь фермы и избивать жителей, не разбирая ни пола, ни возраста, одни только владения дона Мигеля Сарате оставались неприкосновенными, и краснокожие не только не причиняли ему никакого вреда, но если иногда, без намерения, какое-нибудь из его полей вытаптывалось лошадьми или грабители сжигали и вырывали некоторые из его деревьев, то убыток сейчас же возмещался, и хозяин не имел никакого повода жаловаться на них.
Такое отношение индейцев не могло, конечно, не вызвать зависти к дону Мигелю со стороны населения, периодически разоряемого Indios bravos18. На него не раз поступали жалобы и доносы мексиканскому правительству; но, несмотря на все могущество его врагов и на страшное желание их погубить его, богатого асиендадо никогда не беспокоили, во-первых, потому, что Новая Мексика слишком далеко от столицы и жителям ее нечего было бояться властей, а во-вторых, еще и потому, что дон Мигель был слишком богат и, благодаря этому, ему нетрудно было заставить молчать даже самых опасных из своих врагов.
Дон Мигель Сарате, наружность которого мы описали в предыдущей главе, был женат; но через три года его жена умерла, и он остался с двумя детьми, сыном и дочерью, которым было в то время, когда начинается наш рассказ, одному двадцать четыре года, а другой семнадцать.
Донна Клара — так звали дочь дона Мигеля — была самым очаровательным созданием, какое только можно себе вообразить; у нее была одна из тех головок мурильевских мадонн, большие черные глаза которых, окаймленные длинными шелковистыми ресницами, открытый лоб и мечтательный рот, по-видимому, обещают божественные радости; цвет ее лица, слегка потемневший под горячими лучами солнца, имел тот золотистый оттенок, который так идет женщинам этих тропических стран; роста она была маленького, но очень грациозна и прекрасно сложена.
Кроткая, наивная и невежественная как настоящая креолка, эта прелестная девушка была идолом своего отца, который видел в ней портрет своей любимой жены.
Индейцы следили за ней глазами, когда она проходила иногда, задумавшись, ощипывая цветок, мимо их жалких хакалей19 и едва сгибая растения, на которые ставила свою маленькую ножку; в своем сердце они сравнивали эту хрупкую молодую девушку с девой первой любви, этим чудным
Дон Пабло Сарате, сын асиендадо, был молодым человеком высокого роста, могучего сложения с резкими и характерными чертами лица; держал он себя несколько свысока, хотя на самом деле сердце его было переполнено кротостью и добротой.
Одаренный недюжинной силой и ловкостью, дон Пабло славился по всей стране своим умением укрощать самых строптивых лошадей и меткостью стрельбы на охоте. Отважный охотник и смелый лесной бродяга, молодой человек, когда чувствовал под собой хорошую лошадь и держал карабин в руке, не знал врага, будь то животное или человек, который мог бы загородить ему дорогу.
Уважение, которое индейцы питали к отцу, они переносили и на сына, в котором они видели воплощение Уицилопочтли20, ужасного бога войны ацтеков; этому богу в день освящения его теокали21 было принесено в жертву шестьдесят две тысячи людей
Итак, в ту эпоху, когда начинается этот рассказ, отец и сын Сарате были настоящими королями Новой Мексики.
Но благоденствие, которым они наслаждались, было внезапно нарушено одним из тех совершенно неожиданных событий, которые, хотя сами по себе не имеют серьезного значения, тем не менее имеют иногда очень серьезные последствия, потому что их нельзя ни предвидеть, ни предупредить.
Дон Мигель Сарате владел в окрестностях дель-Пасо обширными поместьями, в состав которых входили асиенды, громадные луга и леса.
Однажды дон Мигель возвращался с обычного объезда своих асиенд; было уже поздно, и он погонял лошадь, стараясь достигнуть до наступления ночи брода через реку, как вдруг не более чем в трех или четырех милях от того места, к которому он направлялся, в ту минуту, как он собирался вступить в густой лес хлопчатника, который ему надо было проехать, прежде чем достигнуть брода, внимание его было привлечено криками и свиным хрюканьем, доносившимися из леса.
Асиендадо остановился, не понимая, что значат все эти крики, и, нагнув голову, стал всматриваться в лесную чащу. Но сколько он ни напрягал зрение, ему ничего не удалось рассмотреть сквозь густую сеть лиан и кустарников, загораживающих ему обзор.
Между тем шум все рос и крики усиливались, слышались проклятья и гневные восклицания.
Лошадь мексиканца поводила ушами, храпела и топталась на одном месте, не желая идти вперед.
Однако надо было на что-нибудь решаться. Дону Мигелю пришло в голову, что там, может быть, напали хищные звери на какого-нибудь человека, и он, недолго думая, пришпорил лошадь и заставил ее идти вперед.
Но не успел он проехать и нескольких шагов, как остановился и с удивлением стал наблюдать странное зрелище, представившееся его глазам.
Среди прогалины лежала мертвая лошадь, над которой яростно работали шесть или восемь штук пекари, тогда как с десяток остальных пекари клыками рвали кору с громадного дерева, на самых верхних ветвях которого сидел человек.
Прежде чем продолжать рассказ, мы объясним читателю, что это за животные пекари, о которых он, по всей вероятности, знает очень мало.
Пекари занимают промежуточное положение между домашними и дикими свиньями.
