— И ты — одна из этих людей? — спросил Сьенфуэгос.
— Нет. К сожалению, нет, но меня попросили показать тебе камень.
— И кто же тебя попросил?
— В свое время ты все узнаешь, — загадочно ответила старуха, — и это время уже наступает.
С этими словами она тяжело поднялась на ноги и завернула огромный изумруд в чистую ткань, не коснувшись при этом самого камня.
— Теперь частичка твоей души заключена в яите, — добавила она. — И тот, кто умеет читать камень, узнает о тебе больше, чем знаешь ты сам.
— Глупости!
Он произнес это убежденно, но хотя за свою короткую жизнь повидал немало чудес, все-таки поразился удивительной красоте камня, как и загадочному тону старухи.
— Что вы знаете о яитах? — спросил он на следующий день, когда к нему явились трое молодых воинов, которые частенько заходили, чтобы послушать рассказы о дальних странах, сидя на полу возле его гамака.
— Только женщина, родившая сыновей, или мужчина, убивший врага в честном бою, может к ним прикасаться, — тихим шепотом ответил один туземец. — Это первое, чему нас учат, и если мы случайно встретим в горах такой камень, то должны бежать быстрее ветра и найти человека, который имеет право к ним прикасаться. Горе тому, кто коснется яиты, не имея на это права! Тот, кто на это осмелится, теряет мужество и становится похожим на женщину. Рассказывают, что где-то далеко, на берегу моря, живет целое племя женоподобных итотов, приговоренных жить как женщины за нарушение закона Мусо.
— Есть лишь одно исключение из этого правила, — сказал другой юноша. — Кимари-Аяпель.
— Не произноси этого имени, — упрекнул первый. — У тебя нет на это права.
— Скоро я убью зеленую тень и получу это право, — надменно ответил тот. — И тогда смогу забрать все яиты, какие попадутся мне на пути.
— Сейчас у нас нет войны с чиригуанами, а потому, если тебе случится убить кого-то из них, тебя за это бросят в змеиную яму, — недвусмысленно предупредил другой индеец. — Если ты не научился уважать законы — значит, ты такой же дикарь, как и они. Боги могут любить только мирный народ.
— Кто это — Кимари-Аяпель? — немного погодя спросил Сьенфуэгос.
— Мы сами толком не знаем, — прошептал в ответ третий юноша. — Но я слышал, что Кимари-Аяпель может сделать так, что яита снова станет кровью Мусо.
— Расплавить изумруд? — изумился канарец. — Я, конечно, не слишком разбираюсь в драгоценных камнях, но считаю, что того, кто уничтожит камень такого размера, и самого нужно разрубить на кусочки. Когда я плыл сюда на корабле, там во время игры в карты чуть не убили человека из-за бриллианта размером с чечевичное зернышко. Страшно представить, что бы с ним сделали за камень такого размера и красоты, какой показала мне Мауа.
— Что такое карты? — поинтересовался туземец.
— Ну... — задумался Сьенфуэгос, не зная, как объяснить. — В них играют и мухлюют.
— А как в них играют?
В конце концов ему удалось объяснить правила игры в карты и нарисовать полную колоду карт. Началось все с двух образцов, грубо вырезанных на кусочках древесной коры, а закончилось чудеснейшей работой на тонких листах золота, выполненной лучшими в деревне мастерами. Как оказалось, золото было единственным материалом, помимо дерева, бамбука и хлопка, с которым эти славные люди умели работать.
Не прошло и недели, как большая хижина для собраний, стоявшая особняком на берегу реки, превратилась в своего рода казино, где каждый вечер собирались пакабуи обоих полов и весело проводили время за игрой в карты.
Теперь в жизни Сьенфуэгоса наступил один из самых приятных периодов. Большую часть дня он проводил в гамаке или прогуливаясь по берегу реки, а по вечерам играл в карты. Его постоянно опекала Мауа, и он имел в своем распоряжении бессчетное число девушек, с радостью готовых разделить с ним ложе.
Ему нравились задушевные беседы, которые велись по вечерам на крыльце его хижины, и с каждым днем местные юноши проникались к нему все большим уважением, слушая захватывающие истории о дальних странствиях и приключениях и мечтая хоть немножко узнать о мире, лежащим далеко за морем, что рождает Великая река.
В конце концов канарец пришел к выводу, что нет на свете лучшего места, чем эта мирная деревушка пакабуев, и если уж он решил окончить наконец свои вечные и бесцельные странствия, то лучшего ему не найти. В памяти всплыл образ белобородого старца в темном балахоне, чье замерзшее тело они с Угольком видели в высокогорной пещере.
Возможно, тот, как и Сьенфуэгос, был выходцем из далеких земель, и превратности судьбы забросили его в подобную деревню, где он решил остаться, и превратился в учителя и пророка, так что туземцы чтили его, как святого или вождя.
«Я должен сделать для этих людей нечто большее, чем научить их играть в карты или забивать им головы разными бреднями, — думал Сьенфуэгос. — Должен научить их читать и писать. Правда, я и сам не знаю, много ли я помню из того, чему меня учили... Да и на чем мы будем учиться, если здесь нет ни чернил, ни бумаги, ни самой завалящей книжонки...»
Он никак не мог решить, будет ли туземцам практическая польза от этих знаний, как в те далекие дни, когда в компании старика Стружки он превратил примитивное племя женщин-карибок в обезумевших потребительниц, но к счастью, Мауа не дала ему достаточно времени над этим поразмыслить, поскольку как раз в это мгновение положила перед ним сочную ногу пекари, зажаренную с травами, и серьезно заявила:
— Кимари-Аяпель прочитал след твоих рук на яите и теперь хочет с тобой встретиться.
— Кто такой Кимари-Аяпель? — спросил канарец. — И почему я должен к нему идти? Если он хочет меня видеть, пусть сам и приходит.
С этими словами он привалился потной спиной к стене хижины. Толстуха с силой встряхнула его, сердито глядя в упор маленькими блестящими глазками:
— Если Кимари-Аяпель велит, ты должен идти, иначе тебе нет места среди пакабуев.
— Это еще почему?
— Приказы Кимари-Аяпеля не подлежат обсуждению.
На миг Сьенфуэгос задумался, но потом покорно кивнул:
— Черт с тобой! Я пойду. Может, мне повезет, и я увижу, как изумруд растекается зеленой жижей.
— Кимари-Аяпелю нет необходимости совершать чудеса.
— И в чем же тогда его сила?
— Кимари-Аяпель и есть настоящее чудо.
Сьенфуэгос оглядел ее с любопытством.
— И что же это за чудо?
— Самое большое чудо, какое мог создать Мусо.
— Это ничего не объясняет.
— А больше тебе и не нужно ничего знать. Сам всё увидишь.
— И когда же?
— Завтра. На рассвете мы отправимся в путь.
