– Чудесный французский букет. – Сановник поставил бутылку на полку, но так, словно намеревался вскоре опять уменьшить её содержимое. – У меня, естественно, есть и другие, не известные вам источники сведений обо всех событиях в городе, даже на первый взгляд ничего не значащих. Наш шпион скрылся от бегущей за ним по пятам стражи у гадалки, явился в виде духа погибшего мужа сумасшедшей вдовице. Та верит, что находилась некоторое время в объятиях именно своего мужа, хотя дух во плоти так и не показал ей лица. И она убеждена, что чувства её не подводят, он вновь ушёл к себе во второй потусторонний круг. – Сановника передёрнуло от неприятных недавних воспоминаний. Он выпил содержимое рюмки, налил себе ещё. – Не выношу истеричек и их бесконечные слёзы, – доверительно признался он капитану и взял его под локоть. – Эта вдова напомнила мне жену. Но это так, к слову. Он уже узнал, что ему было нужно узнать в доме губернатора. Хотя мы так и не выяснили, что же именно. А достопочтенная жёнушка графа Делагарди, если и знает, в чём я сомневаюсь, вряд ли захочет просветить нас, избавить от невежества в данном вопросе. Заставить же её сделать это, наверное, не в силах и всевышний, не то, что мы. Он удрал, мой дорогой Лёвенхаупт. Не расстраивайтесь. Я вас не обвиняю. Выяснить, что ему было нужно, и удрать днём, из города с большим гарнизоном и многочисленной стражей в свой «потусторонний круг», как говорит эта дура? Бог мой, это же сущий дьявол!
– Господин...
Но капитану пришлось тут же смолкнуть от властного приказа поднятого вверх указательного пальца.
– Не надо имён. – Хозяин каюты вскинул бровь, словно насторожено дремлющая собака при подозрительном звуке, не то шутливо, не то всерьёз предложил: – Обращайтесь ко мне – господин сановник. Раз уж нам приходится иметь дело с ловкими, как дьявол, шпионами, лучше по возможности оставаться инкогнито.
Лёвенхаупт кивнул, соглашаясь выполнять такое правило, разом допил своё вино, отметив про себя его особый терпкий привкус.
– Днём в город прибыла моя знакомая польская графиня, – продолжил сановник доверительно, как близкому товарищу, и капитан навострил уши. – Но для неё меня здесь нет, и никогда не было. У нас с ней встреча в Нарве.
Лёвенхаупт опять кивнул в подтверждение, что прекрасно понял.
– Я её видел, – сказал он охотно.
– Вы её видели, когда висели вниз головой. – Сановник будто не заметил смущения капитана. – А перед ней надо крепко стоять на обеих ногах. При трезвейшем рассудке, мой друг! – И признался. – Если и существует женщина в моём вкусе, так это она. Но мы служим разным королям, и она меня терпеть не может.
Он подлил вина капитану, почти до краёв рюмки, осторожно, чтобы не расплескать, коснулся её своей.
– Такова уж эта противоречивая, однако не лишённая мелких радостей, жизнь.
Оба задумчиво, по-приятельски одновременно опорожнили рюмки.
– Так вот, дорогой Лёвенхаупт. Будьте с этой женщиной очень и очень настороже. А лучше держитесь от неё подальше. Вы ещё слишком молоды для её хватки матёрой волчицы.
И капитан воспринял это замечание как приказ.
Женщина, которая упоминалась в их разговоре на борту военного корабля, проводила тот вечер не столь весело, как хотела бы и как намеревалась после утомительно долгой, многодневной поездки в карете. Вместо беззаботного времяпрепровождения в гостях у родственницы в лучшем доме Риги, она вынуждена была присутствовать при тягостных объяснениях разгневанного неожиданно разбуженными подозрениями мужа и оскорблённой ими молодой жены, которой пришлось и поплакать.
Рано разбрелись по разным спальням и легли спать, рано поднялись следующим утром. Хорошо ещё неотложные дела заставили графа Делагарди отбыть до завтрака. За продолжительным завтраком обе молодые женщины, как и подобает родственницам, к тому же давним подругам, пришли к полному согласию о несносности его поведения.
Потребность поболтать о том, что можно было бы обсудить прошлым днём, заставила польку задержаться дольше, чем она рассчитывала. Только к полудню услужливо пропускаемая слугами она с подругой вышла из облепленной зеркалами большой прихожей к карете на ратушной площади. Серый и отточенный беличьим мехом шерстяной плащ с изысканной небрежностью обхватывал ею плечи, а шёлковый бант его лент слегка стягивал ей высокую грудь, тогда как подруга провожала её в прекрасно сидевшем на ней розовом домашнем платье. Проглянувшее в облаках солнце обласкало их своим вниманием, подчёркнуло яркую привлекательность обеих оживлённых разговором родственниц. Они будто не хотели расставаться и уж по своей воле точно не расстались бы ни за что на свете, но, увы, вынуждены были подчиняться не зависящим от них велениям судьбы. Не спуская с них маленьких глазок, за ними сытым балованным котом следовал иезуит, он же исповедник и поверенный польки, словно наглядно олицетворяя власть такой разлучницы судьбы над одной из них.
– Ты бы видела, Бетти, он такой одинокий и беззащитный, – нежно проговорила жена губернатора. И полька невольно глянула на верхний проём окна, где работники прилаживали новую раму, постукивали по ней деревянным молотком. Затем посмотрела на сваливаемые в кучу на площади разбитые двери, обломки перил лестницы, битую посуду, развороченную мебель, прочий хлам, на всё, что выносили и выбрасывали из дома слуги и солдаты.
– Дорогая Клара, тебе надо развеяться, – полька заботливо взяла родственницу под руку. – Приезжай на лето ко мне. В Кракове и Львове будет очень весело. А потом, что ты о нём знаешь, кроме его собственных рассказов о самом себе? Поверь мне, дорогая, так драться могут только прожжённые авантюристы без средств и без всякого положения.
– Но, Бетти, я ничего не могу поделать. Чувствую себя наивной девушкой, и мне всё равно. – Клара мягко глянула на подругу.– Ведь и ты можешь потерять многое из того, что обеспечивает твоё положение. Муж говорил, у вас взбунтовались казаки и это очень серьёзно. А потом, ты не обижайся, но о тебе тоже отзываются, как об авантюристке.
Графиня оскорблёно сжала чувственные губы. И надменно высказалась в ответ на такое замечание:
– Я рано потеряла мужа и вынуждена вести свои дела сама. Впрочем, пусть глупцы болтают, что хотят.
Она с надлежащим вниманием отвлеклась для осмотра приготовлений к отъезду своей кареты. Слуги губернатора затягивали толстые кожаные ремни, крепили к заднику дорожные сундуки. На козлы взобрался кучер с обветренными красными лицом и руками, а пока устраивался, показал под ливрейным камзолом туго обтянутый зад, крепкий и надёжный на дальних дорожных перегонах. Подошедшая дородная кухарка вальяжно подала ему полную стопку, и он, следуя древним кучерским правилам и как бы исполняя важный обряд, шумно выдохнул и разом опрокинул водку в бездонное горло.
