— А если простучать стены?
— Да что вы! Деревянное покрытие толщиной в одну линию — это как раз то, что нужно: звук везде будет одинаковый: тук-тук, тук-тук… Знаете, когда я закончил работу, я и сам не смог найти эту дверь.
— А где, черт возьми, это происходило?
— Эх, если б знать!
— Вы не хотите сказать?
— Не могу: я и сам не знаю.
— Вам что, глаза завязали?
— Вот именно! У заставы меня ждала карета. Меня спросили: «Вы такой-то?» Я говорю: «Да…» — «Прекрасно! Вас-то мы и ждем; садитесь». — «Садиться?» — «Да». Я сел, мне завязали глаза, карета ехала около получаса, потом распахнулись ворота… большие ворота. Я споткнулся о нижнюю ступеньку крыльца, насчитал десять ступеней, вошел в вестибюль. Там был немец-лакей; он сказал, обращаясь к остальным: «Карашо! Ступайт! Ви больше не есть нужны». Те удалились. Он снял мне с глаз повязку и показал, что я должен делать. Я взялся за работу как положено. В час все было готово. Мне заплатили настоящими луидорами, опять завязали глаза, посадили в карету, высадили на том же месте, где я садился, пожелали счастливого пути, и вот я здесь!
— Вы, стало быть, ничего не видели, даже краешком глаза? Что за черт! Неужели повязку так туго затянули, что нельзя было подсмотреть?
— Хм-хм!
— Да ну же! Признайтесь, что вы что-то видели… — продолжал настаивать незнакомец.
— Да, знаете ли… Когда я споткнулся о нижнюю ступеньку крыльца, я улучил минуту и капельку сдвинул повязку.
— Ну, а когда вы сдвинули повязку?… — лукаво спросил незнакомец.
— Я увидел по левую руку ряд деревьев, из чего и заключил, что дом выходит фасадом на бульвар, только и всего!
— И это все?
— Да, честное слово!
— Хм, немного…
— Да, принимая во внимание, что бульвары длинные и что на них начиная от кафе Сент-Оноре и до самой Бастилии не один дом с большими воротами и крыльцом.
— Значит, вы не смогли бы узнать дом?
Слесарь на минуту задумался.
— Нет, признаться, не мог бы, — отвечал он.
Как ни владел незнакомец своим лицом, на нем невольно промелькнуло удовлетворение тем, с какой уверенностью отвечал слесарь.
— Вот как? — произнес он и, внезапно переходя на другую тему, спросил: — А что, разве в Париже больше нет слесарей? Почему люди, которым нужно заказать потайную дверь, посылают за слесарем в Версаль?
С этими словами он налил своему собеседнику полный стакан вина и постучал пустой бутылкой по столу, чтобы хозяин заведения принес еще.
Слесарь поднес стакан к глазам и принялся любовно рассматривать его на свет.
С наслаждением отпив глоток, он проговорил:
— Ну почему же, в Париже тоже есть слесари.
Он отпил еще немного.
— Есть среди них и мастера.
Он сделал еще глоток.
— Я тоже так думал! — заметил незнакомец.
— Да, но мастера бывают разные.
— О! — улыбнулся незнакомец. — Я вижу, вы как святой Элигий: вы не просто мастер, но мастер из мастеров.
— И мастеров учитель. Вы тоже из ремесленников?
— Можно сказать, что так.
— И кто же вы по профессии?
— Оружейник.
— У вас есть при себе что-нибудь сделанное вашими руками?
— Вот это ружье.
Слесарь принял из рук незнакомца ружье, внимательно его осмотрел, проверил пружины, одобрительно кивнул, услышав сухой щелчок курка; потом, прочитав имя, выгравированное на стволе и платиновой пластинке, заметил:
— Леклер? Простите, дружище, но этого не может быть. Леклеру лет двадцать восемь, самое большее, а мы с вами примерно одного возраста, нам обоим под пятьдесят.
— Вы правы, я не Леклер, но это все равно, как если бы я им был.
— То есть как все равно?
— Конечно, ведь я его учитель.
— Здо́рово! — со смехом вскричал слесарь. — Так и я мог бы сказать: «Я не король, но все равно что король!»
— То есть как? — переспросил незнакомец.
— Ну, я же его учитель! — заметил слесарь.
— Ого! — присвистнул незнакомец, поднимаясь и по-военному приветствуя слесаря. — Уж не с господином ли Гаменом я имею честь разговаривать?
— С ним самым! — отвечал слесарь, довольный произведенным эффектом. — Всегда к вашим услугам!
— Ах, дьявольщина! — продолжал незнакомец. — Я и не знал, что имею дело со столь известным человеком.
— А?
— Со столь известным человеком, — повторил незнакомец.
— Вы хотели сказать: «Со столь значительным»?
— Да, простите! — со смехом подхватил незнакомец. — Знаете, простой оружейник не умеет выражаться так красиво, как мастер, да какой мастер! Учитель короля Франции!
Потом он продолжал серьезно:
— Скажите, наверно, не очень приятно быть учителем короля?
— Почему?
— Да как же, черт подери! Вечно быть начеку: как поздороваться, как попрощаться?
— Вовсе нет.
— Обдумывать каждое слово: «Ваше величество, извольте взять этот ключ в правую руку!», «Государь, пожалуйста, возьмите этот напильник в левую руку!»…
— Да нет! С ним очень приятно иметь дело, потому что, знаете, в глубине души он добряк! Если б вам довелось увидеть его когда-нибудь в кузнице — в фартуке и с засученными рукавами, вы бы ни за что не поверили, что перед вами тот, кого называют старшим сыном Людовика Святого.
— Да, вы правы, невероятно, до чего короли похожи на обычных людей.
— Да, да, правда! Те, кто видел их вблизи, уже давно это заметили.
— Ну, если бы это замечали только те, кто их видит вблизи, было бы полбеды, — как-то странно усмехнулся незнакомец. — Но это начинает бросаться в глаза тем, кто постепенно от них отдаляется.
Гамен бросил на собеседника удивленный взгляд.
Однако тот, на минуту забывшись и по-своему истолковав услышанные слова, спохватился и не дал Гамену времени задуматься над сказанным; он поспешил вернуться к прежнему разговору.
— Это лишний раз подтверждает мою мысль, — заметил он. — Я считаю, что унизительно говорить «ваше величество» и «государь» человеку, который ничем не лучше других.
— Да не приходилось мне так его называть! В кузнице все это исчезало. Я его называл «хозяин», он меня — «Гамен»; правда, я обращался к нему на «вы», а он ко мне — на «ты».
— Ну да! А когда наступало время обеда или ужина, Гамена посылали поесть в лакейскую вместе с прислугой, верно?
— Вот и нет! Никогда этого не было! Наоборот! По его приказанию мне в кузницу приносили уже накрытый стол, и частенько, особенно во время обеда, он оставался со мной и говорил: «Пожалуй, я не пойду к королеве: тогда и руки мыть не придется!»
