Как я уже говорил, мы были защищены с одной стороны отвесным склоном горы, а с другой полукругом наших саней, на которых мы держали оборону, вооружившись кто топором, кто ножом, и только у нас с фельдъегерем было по карабину и по паре пистолетов. Прошло с полчаса. Волки подвигались все ближе и ближе. Вдруг один из них отделился от стаи и стал подбираться к нам. Я прицелился в него.
– Стреляй! – крикнул Григорий.
Раздался выстрел – и зверь упал. В ту же минуту на него набросились пять или шесть волков и стали рвать его на части.
Некоторое время мы могли быть спокойны: волки отошли и держались от нас на приличном расстоянии. Но завывание их не прекращалось. Временами оно настолько усиливалось, что казалось, число их все растет.
– Глянь-ка, – сказал Григорий, – как беспокоятся лошади: стало быть, волки близко.
В эту минуту несколько волков, отделившись от стаи, бросились прямиком на поставленные цепью сани, готовясь, очевидно, перескочить через них и атаковать лошадей. Нападение это было так стремительно, что мы едва успели дать им отпор. Так мы провели всю ночь. Когда волки становились уж слишком нахальны и близко подходили к нам, мы встречали их выстрелами, что давало нам временную передышку. Всего мы убили за ночь семь волков.
Как только небо посветлело, волки оставили нас в покое. Мы сразу же принялись за работу, и, когда взошло солнце, путь через завал был закончен. Мы поспешили выехать и часа через три добрались до небольшой рощи. Возчики очень обрадовались, увидев ее: отсюда до жилья было недалеко. В этой роще мы ненадолго остановились, чтобы дать передышку лошадям и подкрепить свои силы горячей пищей. Немедленно было срублено несколько деревьев, разведен костер и на нем зажарены остатки медвежатины.
Покончив с едой, мы двинулись дальше. И вскоре за выступом скалистой горы увидели, к великой своей радости, деревушку, а в четыре часа пополудни уже остановились у ее первой избы. Здесь мы переночевали, и этот отдых после всего перенесенного показался нам раем.
На следующий день мы простились с возчиками и в благодарность за все, что они для нас сделали, подарили им пятьсот рублей.
Мы ехали по огромной сибирской равнине, которая тянется к северу вплоть до Ледовитого океана, и на всем этом обширном пространстве нет ни единой возвышенности, которая заслуживала бы название горы. Благодаря фельдъегерю нам всюду давали лучших лошадей, а ночью нас сопровождало обыкновенно несколько вооруженных верховых, скакавших справа и слева от наших саней.
Мы проехали, не останавливаясь, Екатеринбург и даже не посетили его великолепных магазинов драгоценных и полудрагоценных камней. После всего, что мы перенесли в последние три дня, город показался нам красивым и богатым. Затем, миновав Тюмень, мы оказались в Тобольской губернии. Семь дней спустя после жуткого перевала через Уральский хребет мы въехали ночью в самый Тобольск.
Мы были крайне измучены тяжелой дорогой, но Луиза, нетерпение которой росло по мере того, как она приближалась к графу Алексею, не захотела задерживаться в городе ни на один день. Переночевав в Тобольске, мы на рассвете выехали в Козлово, небольшое село на Иртыше, место ссылки нескольких декабристов, в том числе и графа Анненкова.
В Козлове мы явились к коменданту и предъявили ему свои документы. Комендант отнесся к нам внимательно. Мы спросили его о здоровье Алексея Анненкова и узнали, что он совершенно здоров.
Мы решили с Луизой, что сперва я пойду к Алексею один, чтобы подготовить его к ее приезду. Я попросил у коменданта разрешение на свидание с Анненковым, и он охотно дал мне его. Ввиду того что я не знал, где именно живет граф, и плохо говорил по-русски, мне дали в провожатые какого-то казака. Мы дошли с ним до обособленного поселка, состоящего из двух десятков домов и обнесенного высоким забором. Все его входы и выходы охранялись часовыми. Нас пропустили. Казак остановился у одного из домиков и показал мне, что это здесь.
С замиранием сердца постучал я в дверь и услышал в ответ:
– Войдите.
Открыв дверь, я увидел Алексея, он лежал одетый на кровати, рука его бессильно свесилась, и книга, которую он, видимо, читал, валялась на полу.
Я остановился на пороге, а он приподнялся, с изумлением глядя на меня.
– Здравствуйте, – сказал я, – вы не узнаете меня?
– Боже мой, это вы? вы?!
Он вскочил с кровати и горячо обнял меня. Затем отступил назад и, всплеснув руками, спросил:
– Вы тоже сосланы? И я – причина этому!
– Успокойтесь, – сказал я, – я приехал сюда добровольно.
Он горько улыбнулся.
– Добровольно, в Сибирь?.. Объясните мне, в чем дело, но раньше… скажите мне, как Луиза?
– Могу вам сообщить самые свежие новости о ней.
– Вы ее оставили месяц тому назад?
– Нет, всего лишь пять минут.
– Боже мой, – воскликнул он, – что вы говорите?!
– Истинную правду.
– Луиза?..
– Здесь.
– О святая женщина! – прошептал Алексей.
Прошло несколько секунд, в течение которых Анненков стоял глубоко задумавшись.
– Так Луиза здесь? – переспросил он. – Но где ж она?
– У коменданта.
– Скорей идемте к ней! Право, я с ума сошел: совсем забыл, что живу под замком и не могу выйти из своего загона без разрешения жандармского ротмистра. Дорогой друг, – обратился он ко мне, – сходите за ней, приведите ее сюда, я хочу ее увидеть, обнять. Впрочем, нет, оставайтесь. Ваш проводник сходит за ней, а в ожидании вы все мне расскажете.
Он сказал несколько слов казаку, и тот вышел, чтобы выполнить его поручение.
Я рассказал Алексею все, что произошло с момента его ареста: как Луиза решила ехать к нему, как она все продала, как у нее украли деньги, о нашем путешествии в Москву, о том, как ее приняли его мать и сестры, и закончил описанием наших лишений и опасностей при перевале через Урал.
Анненков слушал меня, затаив дыхание. Время от времени он пожимал мне руку, не в состоянии промолвить ни слова. Несколько раз он вскакивал и подбегал к двери: ему все казалось, что кто-то идет.
Наконец дверь отворилась, но казак вошел один.
– В чем дело? – спросил граф, побледнев.
– Комендант ответил, что вам должны быть известны правила…
– Какие правила?
– Запрещающие ссыльным принимать у себя женщин.
Граф провел рукой по лбу и, подавленный, опустился в кресло. Я и сам с беспокойством смотрел на Алексея, на лице которого отражалась смена обуревавших его чувств. Помолчав, он обратился к казаку.
– Нельзя ли попросить сюда жандармского ротмистра? – спросил он.
– Он был у коменданта в одно время со мной.
– Будьте так любезны, подождите его у порога и попросите от моего имени зайти ко мне.
