— Я скажу, что ты сбежал под покровом ночи через окно. Счастливо тебе, Пабло. Дай знать, если опять обанкротишься.
Три дня спустя мистер Лоу со своими двумя пленниками был в Париже. Он поехал в Пале-Рояль, чтобы найти аббата Дюбуа.
Он прибыл туда в два часа ночи, и аббат был уже в постели. Мистер Лоу, однако, настоял, чтобы его разбудили. В ночном колпаке, ворча и шипя, как злобная кошка, аббат был, тем не менее, обрадован неурочному посетителю.
— Черт побери, барон, неужели ваше дело не терпит до утра?
— Вы сами будете судить об этом, — был холодный ответ, в котором аббат, однако, заметил некоторое оживление, необычное для этого всегда бесстрастного человека.
Мистер Лоу скинул свою соболиную накидку и вытащил черный кожаный портфель с золотыми застежками и двумя сломанными печатями.
При этом лицо Дюбуа вытянулось, а глаза расширились. Он возбужденно сорвал с себя ночной колпак.
— Боже мой, что вы наделали, — прохрипел он. — Все-таки осмелились, несмотря на мои предупреждения?
— Ответ — здесь, — сказал мистер Лоу.
С этими словами он высыпал содержимое портфеля на постель.
— Все это должно было мирно уплыть в Мадрид под охраной посольских печатей. Но вместо этого очутилось у вас. Полностью.
Последнее не было правдой, так как мистер Лоу для своих личных целей изъял из портфеля письмо графа Орна.
Встревоженный аббат, не задавая больше вопросов, начал рыться в бумагах дрожащими руками. Когда он читал первый листок, его впалые щеки начали заливаться румянцем, а когда он дочитал последний, то засверкали его светлые глаза. Он осклабился:
— Pardieu![64] Вам повезло, — закричал он. — А ведь за эти сломанные печати вам могли сломать шею.
— Мне всегда везет, если я до этого хорошо посчитаю. А здесь, дорогой аббат, игра была верной, потому что впервые в жизни я использовал крапленую карту. Я же ехал не за господином де Порто-Карреро, а за беглым банкротом. Я перехватил его в Пуатье. Он ехал под видом слуги испанского аббата. Конечно, я задержал его, также как и его сообщников, аббата и еще одного господина. Конечно же, я проверил их багаж. В поисках ворованных денег, разумеется. Имея дело с преступниками подобного сорта, разве можно было не усомниться в том, что посольская печать не поддельная? Но вы видите, она оказалась настоящей.
— Лихо придумано.
— Ну, если ваше преподобие может, то пусть придумает лучше.
— Где уж мне. Сойдет и это. Сойдет и неплохо. Где арестованные?
— Господин де Порто-Карреро и его компаньон находятся в подвале Отель-де-Невер по выписанному вами ордеру. А банкрот, тот, к сожалению, сбежал ночью.
— А, этот тот испанец, для которого вы просили меня изготовить паспорт? Наверное, вы ужасно разозлились, что ему удалось уйти от вас?
— Конечно, разозлился. Но это неважно. Он свою роль отыграл. А без него, кстати, эти документы никогда бы к нам не попали. Так что мы перед ним в долгу. Мы должны помнить, что его нам послало Провидение.
Дюбуа закутался в халат, собрал в кучу бумаги и сказал:
— Пойдемте к Его Высочеству, господин Провидение.
Мистер Лоу отрицательно покачал головой:
— Нет. Доложите об этом вы, аббат. Я не хочу появляться в роли полицейского. Не стоит мое имя даже упоминать. Говорите обо мне как о вашем агенте, тем более, что так и обстояло это дело. Прощайте, господин аббат! — он поклонился и вышел.
Час спустя регент вышел после ужина, раскрасневшийся, в расстегнутом камзоле, и обнаружил в прихожей аббата, кутавшегося у камина в ночной халат.
Аббата раздосадовала веселость, читавшаяся на лице регента.
— Я здесь не для того, чтобы развлекать Ваше Высочество.
— А это лучше всего у вас получается, — Его Высочество икнул. — Ну, а какого черта вы тогда здесь?
Дюбуа показал на портфель.
— Я принес вам доказательство измены.
— В три ночи? Одно это с вашей стороны измена. Какой стыд! За такую жестокость вы никогда не получите кардинальскую шапочку. Никогда. И идите спать.
— Неужели Вашему Высочеству не угодно понять, что я здесь в такой час, потому что дело не терпит отлагательства?
Но регент выпил слишком много вина, чтобы быть способным понять это.
— Вот что не терпит отлагательства, так это то, что мне пора в постель. Идите к черту, аббат, с вашими изменами. Спокойной ночи.
Со смехом регент пошел в свою спальню, клича слугу. Аббат пылал от гнева, глядя ему вслед и жалея, что он потерял полночи, только чтобы увидеть такое вопиющее легкомыслие.
Он отомстил, однако, на следующее утро, когда закрылся с регентом в комнате, называвшейся зимним кабинетом, которая находилась в конце небольшой галереи. Там он разложил перед регентом бумаги посланника.
Его Высочество, свежевыбритый, надушенный и напудренный, бодрый и жизнерадостный, смотрел на огонь в камине, когда вошел аббат. Он хотел пожурить его за вчерашнее ночное вторжение. Неужели его преподобие, спросил он, был так невежлив, что не давал ему лечь в постель, или ему это приснилось. Однако он прекратил свое подшучивание, когда пробежал письмо Сельямаре. Когда он закончил читать остальные документы, то стал серьезным, как никогда. Его полное, свежее лицо было мрачнее тучи.
Чем закончилось дело Сельямаре, заслуга в разоблачении которого очень возвысила Дюбуа, описано в исторических книгах. Посланник короля Филиппа, пришедший учтиво потребовать возвращения ему его портфеля, был тут же арестован. Принадлежащие ему бумаги были тщательно изучены Дюбуа, который являлся государственным секретарем по иностранным делам, и Ле Бланом, государственным секретарем по военным делам. После этого принц был выдворен за пределы Франции. На следующее утро отряд мушкетеров отправился в Со, чтобы арестовать герцога и герцогиню Мен. Немало китайского фарфора было разбито буйной герцогиней, которая вставала на носки, чтобы хоть как-то преуменьшить свою низкорослость, и кричала, что она внучка великого Конде, в тщетной надежде остановить пришедшего за ней офицера.
— Вы можете арестовать меня, — заявила она, — но вы не можете заставить меня подчиниться.
Ее выслали из ее земного рая, как Еву, с иронией отмечали современники, и отправили в Дижон, где у нее было достаточно времени, чтобы остыть и обдумать происшедшее. И через несколько месяцев, подчинившаяся или нет, но она начала забрасывать регента письмами, в которых клялась ему в своей преданности.
Ее слабый герцог обливал свою жену грязью за то, что она надула его, заставив участвовать в этой дурацкой интриге. Он сидел теперь в крепости в Пикардии.
