Не было здесь недостатка и в уроженцах сего благословенного края, равно как и в жителях Сицилии, Сардинии и прочих итальянских областей. Одни срезали кошельки, другие чеканили фальшивую монету, третьи вели нечистую игру, в изобилии представлены были грабители, дезертиры, мошенники — и весь этот сброд кишмя кишел в Мониподио и оглашал своды его божбой, богохульствами и бранью. Славное имя «Чоррильо» в Неаполе для понимающих людей означало то же, что «Потро» в Кордобе, «Ла Сапиенца» — в Риме или «Риальто» — в Венеции.
Миновав сие почтенное место и оставив позади остерию, Алатристе свернул за угол и стал подниматься по ступенчатой улочке Скалонес-де-ла-Пьяцетта — крутой и столь узкой, что двоим мужчинам при шпагах нипочем было бы на ней не разминуться. Из полуоткрытых дверей харчевен, откуда долетали разноязыкий гомон и пьяные песни, несло винной кислятиной, мочой и еще какой-то дрянью. И когда капитан, добравшись почти что до самого верху, сделал шаг в сторону, чтобы не вступить ногой во что не надо, он невольно загородил путь двоим солдатам, попавшимся навстречу. Оба одеты были на испанский манер, но безо всяких роскошеств — шляпы, шпаги, сапоги.
— Смотри, куда прешь, раззява. Чтоб тебе провалиться! — по-испански же и весьма неприветливо буркнул один, намереваясь тотчас проследовать дальше.
Алатристе медленно, с задумчивым видом, провел двумя пальцами по усам. Оба встречных были, без сомнения, люди военные. Тот, кто нагрубил ему, приземистый и смуглый, говорил с галисийским акцентом, перчатки его стоили немало, а колет был хоть и скромен, но изысканного кроя и хорошего сукна. Второй, высокий и сухопарый, имел вид меланхолический. Оба носили на очень чисто выбритых лицах усы, а на голове — шляпы с перьями.
— Провалиться? С удовольствием, — ответствовал Алатристе очень учтиво, — но только вместе с вами, если, конечно, вы уделите мне время.
Оба остановились.
— Вместе с нами? Это еще зачем? — резко и сухо бросил первый.
Алатристе пожал плечами, всем видом своим показывая, что ответ, подразумевающийся как бы сам собой, дан и другого не будет. Репутация, черт ее дери, куда ж денешься?
— Как зачем? Обсудить некоторые фехтовальные тонкости. Ну, там парад, рипост, терцию и прочее, сами знаете…
Произнося все это, он видел, что оба встреченных разглядывают его, и от их внимания наверняка не укрылись ни длинная толедская шпага на бедре, ни эфес кинжала, выглядывающий сбоку — рука его словно бы по рассеянности легла на него, — ни шрамы на физиономии. Закрытый плащом пистолет они видеть не могли, но от этого он не переставал оттягивать пояс сзади. Алатристе вздохнул. Эта встреча была не предусмотрена, однако куда ж денешься. Ничего не попишешь. Что касается пистолета, надо надеяться, что можно будет обойтись без него. Будучи из тех, кому по душе больше ошарашивать, нежели ошарашенным быть, он прихватил его для другого случая.
— Мой друг не в духе, — примирительно проговорил высокий солдат. — Вышла у нас тут одна неприятность…
— Что там вошло, что вышло, никого не касается! — огрызнулся приземистый.
— Глубоко сожалею, но должен заметить вам, сударь, — невозмутимо сказал Алатристе, — что если не перемените тон, неприятностей станет две. И не тут, а здесь.
— Послеживайте за языком, ваша милость, — без запинки отозвался высокий. — И не обольщайтесь тем, как одет мой спутник. Узнаете, как его зовут, — обомлеете.
Алатристе, который не спускал глаз с приземистого, снова дернул плечом:
— Чтобы впредь не было конфуза, одевайтесь сообразно званию и зовитесь сообразно одежде.
Те двое переглянулись, как бы в нерешительности, и Алатристе на несколько дюймов отодвинул руку от кинжала. Он уже убедился, что оба ведут себя как порядочные люди. Не похожи на тех, кто выскакивает из-за угла или убивает в спину. Да и на тех, кто выстраивается в очередь к полковому казначею, чтобы в выплатной день получить свои четыре эскудо жалованья, — тоже. Под солдатской одеждой скрывались люди непростые: чисто мыты, гладко бриты, не развязны, по всему судя — состоят в свите и при особе какого-нибудь вельможи или генерала, отпрыски хороших фамилий, решившие для придания себе дополнительного блеска послужить несколько в армии. И во Фландрии, и здесь, в Италии, таких полно. Интересно бы знать, что за неприятность так испортила настроение этому коротышке-крепышу. Женщина, надо думать. Или карта не пошла. А впрочем, что бы там ни было, значения не имеет — нечего свои досады срывать на других.
— Тем более что, — добавил он, предлагая достойный выход из положения, — сейчас я тороплюсь по весьма срочному делу.
Высокого эти слова явно обрадовали.
— А нам через два часа заступать в караул, — с облегчением сказал он.
По выговору его можно было судить, что и он — оттуда, с верхней части полуострова. Скорей всего — из Астурии. И сказано было искренне, а не для уверток. Достойно. Все могло бы тем и кончиться, но его низкорослый товарищ не был настроен так мирно. И он взглянул на Алатристе с туповатым упорством терьера, который, упустив лису, кидается на волка:
— Времени достаточно.
Алатристе снова разгладил усы. Сцепиться с одним из них, а то и с обоими — дело не пустяковое и могло выйти ему боком. Он предпочел бы покончить его миром, но это было уже совсем не так просто. Задетая честь всех троих сильно все осложняла. И упрямство маленького стало теперь раздражать его самого.
— Тогда не будем тратить слов, — сказал он решительно.
— Прошу вас учесть, ваша милость, — все так же учтиво заметил высокий, — что я не оставлю своего друга одного. Вам придется драться и со мной. Потом, разумеется. В том случае, если…
— В самом деле — хватит разговоров! — перебил приземистый, меряя взглядом Алатристе. — Куда мы пойдем? В Пьедегруту?
Капитан глядел на него пристально. Вот теперь ему на самом деле захотелось всадить этому не в меру задорному петушку пядь стали под ребро. И, кровь Христова в том порукой, так оно вскорости и будет. И со вторым тоже задержки не будет — мелким оптом дешевле. Довольно чикаться. По крайней мере, получит с них «за беспокойство»…
— Пуэрта-Реаль ближе, — сделал он встречное предложение. — Там в сторонке есть некая полянка, или, если угодно, лужок, который просто мечтает, чтобы кто-нибудь на него прилег.
Высокий вздохнул, как бы говоря: «Ничего не поделаешь…»
— Этому сеньору нужен секундант. Чтоб потом не говорили, что нас было двое на одного.
Губы Алатристе слегка дрогнули в улыбке. Опять же — ничего не скажешь: резонно. Королевскими эдиктами дуэли в Неаполе были запрещены, а кто этот запрет нарушал, отправлялся либо за решетку, либо на виселицу, если у него не находилось влиятельных заступников. Тем не менее поединки происходили постоянно, но требовали еще более неукоснительного соблюдения правил, особенно если сходились на них люди из общества. Стало быть, рассудил капитан, надо будет одного — вот этого, низенького — убить, а второго оставить в таком виде, чтоб оказался способен рассказать, что все было честь по чести. Впрочем, без секундантов вполне можно приколоть обоих и, как говорится, поминай как звали: «Если где тебя и видел, то, прости, не помню, кто ты».
