Уездный, однако, был невозмутим:
— Он просто поднял лошадь на дыбы, дорогой князь.
— Зачем?
— Очевидно, хочет всех пропустить вперед, чтоб не мешали.
— А время? — ахнул тот.
— В толкучке легко сломать ногу. Ему жалко лошадь и свою шею.
— Вы шутите?
— А разве мы не на празднике?
Цагарели подобострастно хихикнул:
— Очень остроумно. Очень.
— Держу пари, капитан еще себя покажет! — заявил Цицнакидзе.
— Ты хочешь сказать, в хвосте? — ухмыльнулся Амилахвари. — Первым среди последних придет? Охо-хо-хо!
— Я сказал то, что сказал, — повторил, наливаясь кровью, как спелый перец, Цицнакидзе. — Готов держать пари: капитан выиграет.
— С ума спятил? — оживился Амилахвари, абсолютно уверенный в своих лошадях, тем более что уже два его скакуна возглавляли гонку — Мне жалко твоих денег, князь!
— Лучше назовите сумму!
— Вы всерьез? — хлопнул себя по жирным бокам Амилахвари.
— Я слов на ветер не бросаю. Четыреста рублей!
— Ха! — не удержался Амилахвари. — Как хотите. Ставлю против ваших четырехсот дважды по четыреста.
Он хотел чувствительно уколоть задиристого соседа и наклонился к уездному, чтобы пригласить того вместе позабавиться над азартом Цицнакидзе, но услышал резкое:
— Ставлю тысячу!
— Деньги вперед, князь.
— Пожалуйста. Вы не согласитесь, Цагарели, быть нашим судьей?
— С полным удовольствием, — усмехнулся тот, радуясь, что в любом случае он-то не внакладе. Пусть спорят два толстосума. Что касается его, он найдет своим деньгам лучшее применение.
— Прошу, князь. — Цицнакидзе достал из кармана толстую пачку ассигнаций и вручил Цагарели. Пришлось и Амилахвари лезть за деньгами. Однако в карманах у него оказалось лишь шестьсот рублей.
— Нодар! — крикнул он зычно, но тут же вспомнил, что услал управляющего в имение, и чертыхнулся: — Вот незадача!
— Что такое? — поднял брови Цицнакидзе.
— Ну да ничего… Проиграю, так доложу двести рублей…
— У вас всегда что-нибудь да не так, — скривился тот.
Уездный, усмехаясь в густые черные усы, слушал спорщиков.
«Чтобы Габила дал кому-то обойти себя? — думал он. — Вот только приметливый глаз может разглядеть абрека под щегольским капитанским мундиром». Что до него, до Васо, то он бы узнал Габилу, как бы тот ни переодевался! Куда спрятать гибкую стройную фигуру, красивую гордую голову, широкие, прямые плечи, пронзительный взгляд? Только бы скорей все это кончилось! Впредь он, Васо, никогда не позволит себе ставить под удар общее дело. Борьба с угнетателями сделала их с Габилой вожаками, доверила им людские судьбы, а они ведут себя как мальчишки. Права была Ольга, не стоило сюда ехать. Разве и без этого рискованного визита они не узнали бы, сколько людей посадили на коней эти чванливые хозяева родовых имений и замков? Пожалуй, единственное, что оправдывает поездку, то, что удалось припугнуть самодуров и потребовать от них немедленного освобождения родственников из подвала замка Амилахвари. Как только они с Габилой вырвутся отсюда, надо отправить людей в аул и уже сегодняшней ночью спрятать стариков в надежном месте. Сегодня же. Пока эти разини веселятся…
С каким наслаждением он всадил бы по пуле в эти тупые лбы! Но надо сидеть, надо корчить из себя уездного начальника. Спасибо Нико! Как бы он, Васо, обыкновенный аульный парень, обходился сейчас с князьями, если бы Нико не научил его? Если бы долгими вечерами на лесосеке не прочитали они несколько пустых, никчемных книжонок об офицерах, князьях и губернаторах. Смотри ты, как нежданно-негаданно все это помогло ему, и он совершенно спокойно принимает подобострастное внимание самодура Амилахвари, который еще недавно готов был вытереть об его спину свои сапоги. «Нет, напрасно я ругаю себя и Габилу за эту вылазку! Напрасно! Ради того, чтобы собственными глазами увидеть, как эти чванливые господа заискивают, бесстыдно гнут колени перед власть имущими, стоило рискнуть! Стоило!»
— Господин уездный! Господин уездный! — раздался у него над ухом вкрадчивый голос Цагарели. — А наш старый лис Цицнакидзе знал, на кого ставку делать. Ваш капитан, оказывается, опытный наездник. Смотрите, скольких он уже обошел!
Цагарели протянул знатному гостю свой бинокль с монограммой.
— Спасибо, князь! Я и без этих стекол прекрасно знаю, что пить нам придется за здоровье героя японской компании!
Амилахвари вглядывался в даль все озабоченнее. Перед тем как скрыться за холмом, пара серых, на которых сидели его наездники, еще возглавляла гонку. Но гнедая капитана уже шла третьей, вплотную за ними.
В этом порядке они и скрылись за склоном холма.
— Успокойся, дорогой князь, — положил уездный руку на плечо Амилахвари. — Лошадь капитана вряд ли выдержит всю гонку: все-таки мы проделали немалый путь.
— Зачем же надо было участвовать в скачках? — закипятился Цицнакидзе — Эта лошадь достойна большего уважения! Она должна победить!
— И вы успокойтесь, князь, — усмехнулся уездный. — Лошадь, может быть, и устала. Но вряд ли наш капитан даст ей отдохнуть!
Цагарели вскочил со своего места, не отрывая глаз от бинокля:
— Они уже показались.
Попутный ветер бросил на вереницу всадников тучу пыли, и они на какой-то миг скрылись из глаз.
— Ну, что там? Что там? — стонали от нетерпения князья.
— Кто впереди?
— Моя серая, Цагарели? Моя серая?
— Капитан, Цагарели, капитан?
— Моя-а-а! — истошно завопил Амилахвари, неожиданно проворно для своего тучного тела вскочив на кресло. — Моя-а-а-а! Не зря я кормил их, господа, отборным зерном! Не зря!
— Рано торжествуете, милейший! — захохотал Цицнакидзе. — Капитан ухо в ухо с вашей идет. Ну, ну! — погонял, брызгая слюной, Цицнакидзе, словно жокей мог слышать его за добрых пару километров. — Еще немножко… Ну! Ура-а-а! Капитан впереди! — Цицнакидзе выскочил из-за стола и пошел вокруг него в кабардинке, довольно сносно стоя на носках. Видно, в годы своей молодости любил танцевать.
— Ну что я говорил? Что я говорил?! — в свою очередь завопил, забираясь уже на стол, сшибая сапогами бутылки, Амилахвари. — Моя опять впереди! Давай, милая, давай! Теперь уж она своего не упустит. Нет. Я ее характер знаю. Коркия! Кто это на ней сидит?
— Галактион Амашукели, господин!
— Если выиграет, выдашь ему мешок отрубей с мельницы!
«Княжеская щедрость не знает границ, — усмехнулся про себя Васо — Поставить на кон восемьсот рублей или выдать мешок отрубей. Что ж, это достойно старого волка. Придушить бы его тогда, в лесу!»
