— Вы неправы. В России есть Императорский фарфоровый завод, которому тоже двадцать лет. Да и иных мануфактур у нас в достатке.
— Наш завод не может произвести ничего приличного кроме табакерок и игрушек. Да есть чашки и прочие блюда, но их изготавливается очень мало. Так получилось, что я немного знаю об этом. Напомните мне, в каких условиях работал Виноградов и лучшие художники завода? — решаю немного позлить Панина, — Если вы не знаете, то я вам расскажу. Их держали на цепи и били кнутом, если мастера не успевали вовремя выполнить приказы императрицы. Хотя они не были в этом виноваты. От этого и скончался человек, который создал русский фарфор. Может, мы отстаём от Европы, потому что у нас так относятся к людям?
Для меня подобные вопросы крайне нелегки. Когда я узнал о судьбе действительно великого русского учёного, то долго не мог поверить. Мне о нём рассказал Щербатов, когда принёс в подарок фарфоровые чашки.
— Вот здесь я с вами полностью согласен, — Панин аж расцвёл от удовольствия, — Ещё три года назад я предложил Её Величеству прожект по созданию Императорского совета и прочим реформам. Нам необходимо ограничить самодержавие, что остановит произвол власти.
Здесь уж я не выдержал, остановился и с недоумением посмотрел на наставника. Оказывается, он говорил вполне серьёзно. А судя по лёгкому румянцу и горящим глазам, Никита Иванович искренне верит в свой прожект. Даже такой далёкий от власти и плохо образованный человек, коим я являюсь, понимает глупость данной затеи. Как можно ограничить произвол, если вы ослабляете единственную силу, способную на него влиять?
— Скажите, граф. А как поведут себя знатные фамилии, если будет ограничена власть монарха? И как быть с указом о вольностях дворянских? Вы считаете, что вся русская аристократия сразу станет верой и правдой служить стране, позабыв о собственной мошне и жажде власти? И того же барона Черкасова, который довёл до смерти Виноградова, непременно бы осудили? А как быть с нынешними мздоимцами? После указа вы лишите их имущества и отправите на каторгу? То есть аристократы будут более жестки в отношении друг друга, нежели правитель? А уж как они начнут заботиться о простом народе! Аж дух захватывает!
Никита Иванович не почувствовал издёвку и принялся яростно защищать свою идею.
— Но позвольте! Именно Совет должен был взять на себя право рассматривать бумаги, идущие на подпись императрице. А также он получил бы право заставлять исполнять указы в губерниях, где есть произвол отдельных персон и прочих клик. С Виноградовым произошёл неприятный случай, а по новым законам такого просто не могло быть. Дал…
— Если аристократия не уважает указы, подписанные самодержцем, то, как она отнесётся к вашему Совету? — перебиваю графа и с трудом сдерживаю смех, — Я понимаю, что вы подобным образом хотите ограничить самоуправство министров и губернаторов. Только как вы добьётесь того, чтобы в Совете заседали честные люди? Кто будет назначать этих вельмож, и как их будут выбирать? Если императрица, то откуда ей известно честен человек или нет? Предположим, проверит его Шешковский и не найдёт никакой крамолы. А через год, дорвавшись до принятия государственных решений, сей господин станет хапать так, что даже Меньшикову не снилось. А коли наш герой начнёт ещё и людей нужных назначать? Чем всё это закончится для России? Вроде невеждой являюсь я, но скоморохом в государственных делах выглядите именно вы.
Панин после мох слов отшатнулся, будто от удара и явно жутко обиделся. Теперь в его глазах плескалась ярость вместе с ненавистью. Да, шутка вышла неудачной. Ну не достиг я ещё вершин куртуазности и могу сказать чепуху. Кто же знал, что граф так щепетильно относится к своим прожектам? Вроде взрослый человек и опытный вельможа, но несёт просто чушь. Развернувшись на каблуках, Никита Иванович молча последовал к нашему возку. Я же уловил осуждающее покачивание головой от Алонсо. В ответ развожу руками. Понятно, что нельзя быть таким резким. Только сделанного уже не воротить.
* * *
В Оффенбахе мы были встречены небольшим отрядом сразу после того, как переправились через Майн. Благо паромщики знают своё дело, и нам удалось управиться за два часа.
Весьма молодой капитан, представившийся Людвигом, оказался братом моей невесты. На вид ему лет восемнадцать высок, худощав, лицо вытянутое и некрасивое. Строгий чёрный мундир смотрелся на нём немного забавно. И вообще, встречавший нас конвой выглядел несерьёзно. Вроде бравые кавалеристы на хороших конях, но есть в них какая-то червоточина. Позже я узнал, что Гессен-Дармштадт не воевал более двадцати лет, поэтому его армия носит бутафорский характер.
Но тогда меня волновали совершенно иные вопросы. Правда, молодой гвардеец оказался неразговорчивым. Он предложил нам быстрее проследовать до деревеньки Лангден, находящейся на полпути к столице. Там мы должны заночевать и рано утром выдвинуться в Дармштадт.
Так как с Паниным мы почти не разговариваем, я начал рассматривать в окно местные виды. Ещё при въезде в курфюршество стали заметны отличия от других земель. Кругом всё достаточно бедно и даже носит следы упадка, как выразился Алонсо. Очень похоже на южную часть Ганновера, пострадавшую от вторжения французских войск. Только здесь войны особо не было, но крестьяне выглядят убого и ходят в рванье. Их состояние никак нельзя сравнить с расположенным севернее княжеством Гессен-Кассель и тем более Брауншвейгом. Это уже навевает на нехорошие мысли. Я привык, что в германских землях царит порядок и народ живёт более-менее в достатке. А власть предпочитает заботиться о подданных и благополучии своей страны. Судя по всему, мы приехали в немного иное государство.
Мои подозрения подтвердились в Лангдене, чей постоялый двор явно знавал лучшие времена. Но после столь долгой дороги я привык к походной жизни и неудобной кроватью меня точно не удивишь. Только она могла быть и получше. Пища тоже не отличалась особыми изысками. Благо у нас был запас и Никита Иванович не пострадал. Он ещё и разболелся, став причиной нашей задержки. А ещё нам не удалось толком поговорить с Людвигом. Капитан и ещё два офицера быстро съели нехитрый ужин, отказались ждать, когда повар приготовит наши блюда, и отправились спать. Неожиданное поведение, надо заметить.
Утром мы наскоро перекусили остатками вчерашнего мяса, сыра и хлеба. Все выглядели сонными, но у нас достаточно запасов кофия, который взбодрил моих попутчиков. Далее была похожая картина — убогие деревушки и потрёпанные жители.
Столица ландграфства тоже не поражала великолепием. Город небольшой, улочки узкие, обычные немецкие домики и люди. Конечно, здесь было гораздо оживлённее, нежели в Оффенбахе. Да и народ выглядел приличнее. А вот дворец правителя был хорош! Расположенный прямо на ратуше, он являлся центром города. Позже мне объяснили, что ранее здесь стоял замок, вокруг которого и вырос Дармштадт. Нас приветствовали два ряда пехотинцев расположившихся вдоль дорожки. А барабанщик начал отбивать дробь, как только кортеж въехал в ворота.
Хоть здесь встречают, как положено моему статусу. А то в Брауншвейге проскальзывало у местных некое превосходство. Будто приехал какой-то затрапезный дворянчик из провинции.
На ступеньках в окружении свиты стоял невысокий старик в вычурном мундире и длинном парике. Понятно теперь в кого у Людвига вытянутое и некрасивое лицо. Он очень походил на своего деда, в честь которого его нарекли. Поднимаюсь по ступенькам и делаю поклон ландграфу. Тот кивнул в ответ и улыбнулся.
— Иоганн, рад приветствовать тебя в своём доме! Надеюсь, тебе у нас понравится.
Далее дедок разразился длинной речью, где упомянул всё — от политики до искусств. Судя по застывшим улыбкам его семьи и придворным, они слышат это не в первый раз. Но я слушал внимательно, кивая в нужных местах. А также осторожно рассматривал людей, стоящих за спиной ландграфа. Но искомой особы среди немалой толпы точно не было. Наконец, пылкое приветствие было закончено, и нас пригласили во дворец.
