в рыбачий домик. Вон там, – он указал пальцем на хижину в тысяче локтей от них, стоявшую чуть поодаль от берега.
Сешат молча встала и направилась к хижине. Трое мужчин пошли следом. Четвёртый так и остался лежать на песке. Аба-Анер пошёл было за ними, но один из перевозчиков сказал ему:
– Ты здесь подожди. Тесно там, домик малёхонький…
Сешат оглянулась и кивнула ему. Аба-Анер присел на камень. Вскоре Сешат и все трое мужчин зашли внутрь.
Прошло довольно много времени. Аба-Анер занервничал. Он то вскакивал, то снова садился и глаз не сводил с хижины. Наконец тот, что лежал на песке, сказал, не открывая глаз:
– Иди. Забирай свою госпожу, думаю, её достаточно помяли уже.
До Аба-Анера не сразу дошёл смысл его слов. Некоторое время он соображал.
– Что?! – закричал он и опрометью кинулся к хижине.
Вслед ему донёсся смех.
– И скажи ей, чтобы больше нигде так серебром-то не трясла…
Когда Аба-Анер подбежал к хижине, Сешат как раз выходила из неё, поправляя пояс на талии.
– Что… что случилось? – спросил запыхавшийся Аба-Анер.
Сешат недоумённо посмотрела на него.
– А что могло случиться?
Аба-Анер приподнял полог и заглянул в хижину. Все трое мужчин сидели на полу и бессмысленно таращились в пространство. Вид у них был такой, словно они выпили бурдюк вина и теперь не понимали, где находятся.
– Что это с ними? – спросил Аба-Анер.
– Да ничего особенного. Солнце напекло голову, – ответила Сешат. – Но я им уже помогла, скоро очухаются.
– Так они ничего тебе не рассказали?
– Почему же… как раз рассказали. Надо ехать назад в Хебену.
– Они… они точно тебя не обидели?
– Меня? – удивилась Сешат. – Нет, конечно. Наоборот, эти люди были очень вежливыми и обходительными.
Когда они проходили мимо лежащего в одиночестве лодочника, тот их окликнул:
– Госпожа, а со мной не поделишься тем, что им дала?
– У них и возьмёшь, – не глядя на него, бросила Сешат и привычным движением вскочила на быка.
Усаживаясь позади неё, Аба-Анер боковым зрением увидел, что лодочник снова погрузился в сон. Бык ровной рысью побежал по берегу, и вскоре переправа скрылась за скалами.
Они потеряли много времени, беседуя с перевозчиками. Вскоре опустились сумерки, и Сешат направила быка к видневшейся на горизонте роще. Они въехали в неё как раз, когда сгустилась темнота.
– Держи быка за хвост, – услышал Аба-Анер голос Сешат. – Только не дёргай, а то лягнёт.
Аба-Анер послушно схватился за хвост животного и шёл следом за ним, продираясь сквозь кустарники. Наконец, заросли закончились. Похоже было, что они вышли на поляну.
– Здесь переночуем, – сказала Сешат. – Ложись с правой стороны от моего быка, он тебя согреет ночью, иначе замёрзнешь.
Бык безо всякой команды опустился на траву, и Аба-Анер расположился справа от него. Но ему не спалось. Он таращился в небо, где над кронами медленно проплывала убывающая луна, ещё больша́я, но уже потерявшая совершенную форму. Небосвод был усыпан звёздами. Аба-Анер долго вертелся с бока на бок, пока, наконец, не успокоился на спине, взирая на эту завораживающую и грандиозную картину мироздания. Тепло от тела быка умиротворяло и вкупе с созерцанием небосвода настраивало на неспешный диалог с Ка1. Но Аба-Анера куда больше интересовал другой вопрос: придёт ли Сешат к нему погреться, или ему самому следует передвинуться на её сторону. Немного подождав, он медленно пополз вокруг быка. Животное было огромное. В свете неполной луны, пробивавшемся сквозь ветви со стороны восточной пустыни, Аба-Анер почти ничего не видел и полз, ориентируясь на изгибы тела скотины. Весь день ему казалось, что Сешат проявляет к нему внимание и даже заигрывает. Поэтому он надеялся, что она ждёт его и, как он, изнывает от предвкушения взаимных ласк. Перемещаясь по траве, Аба-Анер представлял себе, как осыпает её лицо поцелуями, а ладони наполняются её округлостями… и вдруг, когда фантазии были в самом разгаре, он почувствовал в руках что-то липкое и поднёс наполненные вонючей жижей ладони к лицу. Принюхавшись, он понял, что вляпался в бычью лепёшку, объём которой был пропорционален размерам его тела. Не могло идти и речи о том, чтобы приблизиться к девушке с таким запахом. Ревнивый бык сумел защитить свою хозяйку от ухаживаний. «У, проклятый…» – прошептал Аба-Анер и ткнул кулаком в тело животного.
– Харап Аба-Анер, – донёсся до него ироничный голос объекта вожделений. – Что ты там бормочешь? Ты сейчас наползаешь себе приключений. Спи давай.
«Уже наползал», – чуть не вырвалось у Аба-Анера, но он сдержался.
– Я просто ищу бурдюк с водой, – сказал он. – Пить захотелось.
– Вода у меня, и её мало. Но в двадцати локтях от тебя протекает ручей, – сказала Сешат.
Аба-Анер встал на ноги и пошёл к ручью, но не заметил, как земля ушла у него из под ног, и он со всего роста плюхнулся в ледяную воду.
– Только смотри не упади в него, – одновременно раздался голос.
«Поздно, – подумал юноша, в мокрой одежде выбираясь из воды, – но зато руки отмыл». А над поляной разносился заливистый смехмолодой красавицы из города богини2.
Сноски:
1 – То есть, размышления.
2 – Город богини – Иун-Та-Нечерт. В переводе – земля, «застолблённая» богиней).
23. Мер-Нефер. 15-14 дней до разлива. Иринефер в отчаянии
Тем временем, дома у Иринефер дела шли кое-как. Через несколько дней после погребения мужа, которого она считала умершим, явился Хабау и сказал торжествующе:
– Видишь теперь сама, женщина, что тот юнец был просто шарлатаном. Он обманул тебя! Муж твой умер, скоро джеджат отдаст мне Кафи, а Хеси, если ты не покоришься, заболеет сегодня же вечером той болезнью, которая убила Сафа.
– Чего ты хочешь от меня, харап? – устало спросила Иринефер.
– Ничего нового, женщина. Отдай мне Кафи прямо сейчас, не дожидаясь джеджата, и отдайся мне сама, только и всего. И всё в твоём доме придёт в порядок, я даже буду помогать тебе: скоро разлив, как ты будешь обрабатывать землю? А я могу прислать работника на твоё поле за небольшую плату.
– Харап, – обратилась к нему Иринефер. – То, что ты предлагаешь мне – бета́! Прежде всего для тебя, потому что ты, пользуясь нашим бедственным положением, запугиваешь меня и пытаешься страхом добиться того, что женщина может отдавать мужчине только по любви…
– Да кто же тебе мешает полюбить меня, женщина? Муж твой ушёл в Дуат, теперь ты можешь дарить свою любовь кому угодно, – возразил Хабау.
– Как же мне полюбить тебя, если ты свёл в могилу моего мужа, и имеешь бесстыдство бахвалиться этим?
– Я вижу, ты понимаешь, что случившееся с Сафом – не случайность, Иринефер, – Хабау впервые назвал её по имени, и она даже вздрогнула от того, что эти нечистые уста произнесли его1. – Это хорошо. Покорись мне сегодня же, и твой сын останется жив, в хозяйстве будет порядок, а дочь твоя будет жить в достатке, а не в этой нищете.
Хабау презрительно
