Анна Малышева - Обманувшая смерть

Увлекшись и опьянев, он говорил с давно забытой страстностью, не замечая, как меняется взгляд сидевшего напротив Кашевина. Внезапно тот перегнулся через стол и прошептал, обдавая Рыкалова винными парами:

– А кто стрелять-то будет? Женщин и детей? В подвале?

– Добровольцы, – немедленно ответил Рыкалов. – Их сыщется немало!

– Хотя бы и ты? – осведомился Кашевин.

– Если бы мне выпала такая честь, мог бы и я! Свержение самодержавия…

Внезапно хлынувший ему в лицо поток кислого вина прервал вдохновенную речь. Задохнувшись, Рыкалов вскочил, отряхивая сюртук.

Кашевин также поднялся из-за стола, все еще сжимая в руке опустевший кувшин. Хозяин за стойкой округлил глаза и сложил руки в молитвенном жесте.

– Я думал, что ты герой… – тихо, тяжело проговорил Кашевин. – А ты – сволочь!

– Вы пьяны! – пролепетал ошеломленный Рыкалов.

– Врешь, я никогда не пьян! – с величием цезаря отвечал ему бывший владимирский помещик. – А ты – сволочь! Ты Россию кровью желаешь залить, вот чего ты желаешь! Идем сию минуту стреляться!

У Рыкалова кружилась голова – действительность превращалась в кошмар. Он в отчаянии бросил взгляд на трактирщика, который, отвернувшись, совершенно без всякой надобности переставлял бутылки на полках.

– Я не буду с вами стреляться, – ответил, собираясь с духом, Рыкалов. – Что за идея? Мы оба выпили, я сказал, наверное, лишнее…

– Может быть, дело пойдет так? – предположил Кашевин и немедленно закатил подполковнику такую звонкую оплеуху, что по углам пошло эхо.

Одна щека Рыкалова стала пунцовой, другая приобрела мертвенную бледность. Его зрачки сузились, а ноздри раздулись от бешенства. Кашевин дышал тяжело, как разъяренный бык.

– Я согласен стреляться, – произнес Рыкалов. – Но у меня с собой только один дорожный пистолет.

– И у меня один, – Кашевин извлек оружие из-за пояса, где носил его на мексиканский манер. – Вот что, обменяемся пистолетами. Каждый привык к своему. Пусть решает судьба!

Рыкалов молча протянул ему свой пистолет. Они обменялись оружием. Кашевин указал на дверь, Рыкалов, помедлив мгновение, прошел вперед.

– Обойдемся без секундантов, – заявил Кашевин, когда они оказались в узком переулке, примыкавшем к таверне. – Тут задний двор как раз подходящий: вокруг огорожено, от стенки до стенки – двадцать шагов. Начнем сходиться, на счет «три» стреляем.

– Послушайте… – вымолвил Рыкалов, щурясь на красное маленькое солнце, садившееся в повисший над океаном туман. – Ведь это невероятно глупо!

– Не хочешь стреляться как дворянин, пристрелю тебя здесь, на мусорной куче, как бешеную собаку, – ответил Кашевин почти скучающим тоном. Рыкалов с ужасом отметил, что противник совершенно трезв.

Они вошли на задний двор таверны и остановились у противоположных стен, побеленных известью и подрумяненных закатом. Кошка, лежавшая со своими котятами в углу, на куче старых мешков, перестала мыться и взглянула на них вопросительно. В курятнике заквохтали куры, которым померещилось, что их пришли кормить.

– Ну, с Богом! – негромко произнес Кашевин. – Давай сходиться!

…Два выстрела прозвучали почти одновременно. Хозяин таверны вздрогнул два раза подряд и замер, настороженно прислушиваясь. Через несколько минут в дверном проеме появилась могучая фигура Кашевина. – Muerto hombre en el patio[4], – заявил он, возвращаясь на свое покинутое место за столом, залитым вином. – Dar mas vino, y lo puso en mi cuenta![5]

КОНЕЦ

«Исчислено, взвешено и разделено» (халд.) – слова, начертанные на стене огненными буквами во время пира вавилонского царя Валтасара. Их разъяснил пророк Даниил (Дан.5:26–28): «Мене – исчислил Бог царствие твое, и положил конец ему; Текел – ты взвешен и найден очень легким; упарсин (фарес) – разделено царство твое, и дано Мидянам и Персам».

Вероятно, библейский рассказ основывается на реальных событиях, сопровождавших вступление персидской армии в Вавилон в ночь на 12 октября 539 г. до н. э.

Надвигается шторм (исп.).

Убирайся к дьяволу! (исп.).

Во дворе лежит покойник (исп.).

Дай еще вина и запиши на мой счет! (исп.).