— Посмотри. Вон там, на груди.
Я присмотрелся и увидел деревянную бляху на кожаной верёвке. Вот, блин, это ж пайцза! Я ошарашено повернулся к Кубину.
— Власыч. Насколько я знаю, пайцзу давали только лояльным. Что же он такого сделал, что ему выделили эту деревяшку?
Кубин опять сплюнул.
— Плевать, что он там сделал. Повесили, или сам повесился? В ад ему, иуде, и дорога.
Он спрыгнул и направился к коню Кутерьмы. Я подъехал и сорвал деревянную бляху с висельника. Вгляделся в написанное — сверху вниз шла замысловатая вязь. Хм, с монгольской письменностью я не знаком. Да и на пайцзе было написано не по-монгольски. Это скорей на арабский похоже. Кубин привязал к седлу коня Кутерьмы, и обернулся.
— Поехали, Володя.
В моей земле опустошенной,
Жестоким, яростным врагом,
Дома, леса, поля сожжены,
И люди угнаны в полон.
Прости ты нас земля родная,
Что мы изранены в боях,
Вернёмся мы изнемогая,
Не со щитом, а на щитах.
В столбах дымов, в жестокой сече,
Сражены в грудь мечем, стрелой,
Ложимся в землю мы навечно,
И покрываемся мы мглой.
Но сила предков нас поддержит,
А память внуков вознесет,
И над землёю воссияет.
Свободы солнечный восход.
И верим мы, что Русь воспрянет,
И вера наша так крепка,
Из пепла наш народ восстанет,
И это будет на века!
На окраину леса вышли как-то неожиданно. Дымов от пожара стало меньше. Город почти догорел. Вышедшая из берегов река залила половину поля, и хорошо, что залила. Ещё чуть, и высохшая трава вспыхнула бы, а там недалеко и до лесного пожара. Насмотрелся я на них в своём времени. А из леса мы вышли ближе к реке, метров на триста от того места, где оставили троих китежан. Сейчас там горели костры. Вокруг них толпились больше десятка ратников. Мы подъехали. Нам навстречу вышел Садов. Мы спрыгнули с коней. Ратник, чуть виновато опустив голову, сказал:
— Простите меня, бояре, за слабость мою.
Кубин прервал его:
— Ничего, Тимофей Дмитриевич, мы всё понимаем.
Я показал на людей, толпившихся у костров.
— Откуда они?
Садов, прокашлявшись, махнул рукой в сторону дороги:
— Я как в себя-то пришел, сначала опять к граду кинулся, но вижу, не спасти там никого. Потом поскакал к крепостнице. А там… — Он сглотнул. — А там побиты все лежат. Как будто со спины им ударили. Ворота даже не сорваны, а просто открыты. Я стал кричать, звать: «Есть кто живой?». Вот осьмерых и высмотрел в лесу, как откликнулись. Они мне рассказали, что поганые от города ударили. Потом по дороге и остальные подошли. Как будто кто путь им указал.
Ратники, толпившиеся рядом, согласно закивали:
— Как есть правда.
— Тихо от города пришли и ударили.
Садов заскрипел зубами:
— Попадись он мне. Голыми руками удавлю.
Кубин хотел меня остановить, но я выпалил:
— Удавился сам, иуда этот.
Все чуть ли не одновременно выдохнули:
— Кто?
— Лисин Григорий.
Все уставились на Кубина.
— Кутерьма?
— Не может быть!
— Он же славным боярином был.
Я оглядел всех и сказал:
— Может. Сами видели его. Он недалеко на берёзе висит.
Кубин добавил:
— Совесть иуду заела. Сам повесился.
Садов сплюнул:
— Жаль, не попался он мне. Пусть теперь в аду горит вечно.
Потом, помолчав, спросил:
— Что же теперь делать нам?
Мы с Кубиным переглянулись. Я поднял руку и сказал:
— Есть у нас только одно дело. Поганых бить.
Ратники загудели:
— Где теперь их искать?
— Мало нас.
— Луков нет. Лошадей по одной на брата.
Я прервал гомон:
— Знаю, нас мало. Но есть ещё Велесов и его полк. Он к Большим ключам шел. Вот туда и пойдём. Тут недалеко отроки лагерем стоят. Там найдётся всё. И луки, и сабли. Лошади тоже есть. Собирайтесь и пошли.
Сборы были недолгими. Быстро затушили костры, и, собрав и навьючив всё на лошадей, ратники повернулись в сторону города. Все как один поклонились.
— Прости нас, батюшка Китеж. Не уберегли мы тебя.
И, перекрестившись, поднялись в сёдла. Первыми в лес въехал Кубин, я за ним. Колонну замыкал Садов.
— …ванович!
— А? Что?
Я встрепенулся, приходя в себя. Надо ж, задремал, и это сидя на лошади, которая совсем не стоит, а движется, хоть и медленно. Видно, совсем освоился. Или устал как ломовая лошадь. Немудрено. После ранения, хоть и быстрого выздоровления, тело всё равно ещё было слабое. Требовался отдых. А когда отдыхать, когда такое творится? Впечатлений от увиденного хватило за глаза. Настроение было у всех подавленное. Только молодые парни рвались в бой. Если б не мы, то они рванули искать монгольское войско сами. Еле их уговорили не пороть горячку. Причём убеждал больше Садов.
После прибытия в лагерь отроки, узнав о том, что произошло, сразу заявили: "Надо мстить!". И несмотря на вечер, решили побыстрей добраться до лагеря основного полка у Больших Ключей. Довольно долго шли быстрой рысью. Потом, когда осталось пройти несколько вёрст, поехали медленно, давая отдохнуть лошадям, ну и самим заодно. Мерное покачивание и однообразный глухой стук копыт сморили меня.
Потёр лицо и посмотрел на Кубина.
Он хмыкнул:
— Заснул, что ль?
— Ага, устал. Что случилось?
Дед Матвей поднял руку, останавливаясь. Потом заставил всех замолчать и прислушался.
— Нет, не показалось. Кто-то скачет.
Я посмотрел вперёд. Точно, далеко, среди маленьких берёзок мелькал всадник.
— Ну и слух у тебя, Матвей Власович.
Он кивнул и пробурчал:
— Жизнь заставила. Научишься и ты. Внимание!
Все сразу подобрались, взяли на руку щиты и стали внимательно осматриваться по сторонам.
— Один скачет. Во весь опор, как будто гонится за ним кто. Странно.
Мы внимательно смотрели вперёд. Я на всякий случай снял крышку с тула и приготовился выхватить лук. Топот приблизился, и из-за кустов вылетел всадник.
— Да это ж Третей!
Третей, один из четверых дозорных, весь взъерошенный и бледный, резко осадил коня. Показывая в сторону дрожащей рукой и заикаясь, сказал:
— Т-т-там, на-на-на п-п-п-поле н-н-н-наших побили.
— Что?
Мы, взревев, тут же рванули вперёд. Бешеная скачка закончилась у края поля. Кони резко остановились, и мы чуть не вылетели из сёдел. Картина того, что я увидел, ввергнула меня в ступор.
— Господи, помилуй!
Я стал бродить, потрясенно смотря на тела. Вглядывался в лица, узнавая многих. Не верилось. Не хотелось верить глазам. Все погибли. Весь большой полк. Почти все тела утыканы стрелами. Всё в стрелах. Только из земли торчит столько, что хватило бы и сотой доли на всех убитых. Убитых пиками, или рублеными ранами тоже хватало. Я брел и смотрел на всё это. Как так вышло? Их же побили как младенцев. Многие без брони. Ратников в кольчугах считанные десятки. Как такое могло произойти? Не выставили дозор? А может опять предательство? Но кто?
