Новый барон Мор-Дье кричал от бешенства, оспаривал законность завещания, однако проиграл процесс во всех инстанциях. Без сомнения, он потерял бы всякую надежду вернуть наследство, если бы к нему на помощь не явилось вновь организованное, как раз в год смерти барона Мор-Дье, общество «Друзей шпаги».
Однажды утром, несколько дней спустя после драмы, разыгравшейся в Монгори и в замке Пон, вслед за которой шевалье д'Асти женился на мадемуазель де Пон, своей кузине, полковник Леон явился к барону Мор-Дье, завтракавшему вдвоем с Эммануэлем Шаламбелем.
— Позвольте узнать, — обратился полковник к последнему, — как вы находите деятельность нашего маленького общества? Благодаря ему устранен генерал де Рювиньи, маркиз де Монгори умер накануне брака, и теперь никто не может уже оспаривать у вас имени Флар-Монгори.
— Вы правы, — дорогой полковник, — ответил адвокат, уже утешившийся в смерти своего приемного отца. — Я вам очень признателен.
— Но это еще не все, — сухо продолжал полковник. — Теперь вы должны оказать услугу мне и нашему обществу.
— Что прикажете сделать? Я к вашим услугам.
— Вы должны жениться.
— Что? — удивился Эммануэль. — Прошу объяснить точнее.
— Вы должны жениться на женщине без всяких средств, сначала влюбив ее в себя, что очень не трудно, так как вы красивый малый.
— Гм, без средств… зато у меня более трехсот тысяч ливров годового дохода.
— Тем более основания не гнаться за приданым. Однако я неточно выразился, сказав, что у этой женщины нет состояния; напротив, она очень богата, только имущество, которым она владеет, не ее, и она обязана вернуть его.
Эммануэль с удивлением взглянул на полковника.
— Эта женщина, — продолжал последний, — госпожа Мор-Дье, мачеха барона, нашего гостя. Ей нет еще и тридцати лет, она добродетельна, красива и у нее только одна безумная страсть — ее племянник, от которой мы постараемся излечить ее. Вы слышите, барон?
— Да, — знаком ответил барон.
— Итак, — спросил адвокат. — Вы меня осуждаете безапелляционно?
— А разве вы не осудили генерала?
— Однако…
— Друг мой, — ответил полковник насмешливо, — если бы генерал был жив, то вы назывались бы Шаламбелем всю вашу жизнь.
— Ваша правда, — пробормотал адвокат и опустил голову.
— А если бы де Флар-Монгори женился на мадемуазель де Пон, то вы остались бы без гроша.
Эммануэль поник головой, как человек, решившийся повиноваться.
Мы видим теперь, что общество решило бороться против последней воли барона Мор-Дье и что его вдова, оплакивавшая своего старика супруга, даже и не предчувствовала той бури, которая собиралась над ее головою и грозила нанести удар ее сердцу и жизни человека, которого она взяла под свое покровительство.
«Полковник Леон капитану Гектору Лемблену.
Дорогой капитан!
В ожидании, пока кончится срок траура госпожи баронессы Марты де Флар-Рювиньи, вот каких услуг ожидает от вас наше общество. В Африке, в отряде стрелков, есть офицер, с которым нам надо свести кое-какие счеты. Имеющий уши да слышит! Вы уже бывали в Алжире, а барона де Рювиньи, который мог бы уличить вас в дезертирстве, уже нет там. Прощайте.
Полковник Леон.P. S. Лейтенант де Верн, о котором идет речь, один из лучших стрелков в армии».
Месяц спустя после отправки вышеприведенного письма офицер, лицо которого покрылось загаром от жгучих лучей африканского солнца, явился один, вооруженный простым ятаганом, в форт Константину, недавно занятый французской армией, на стенах которого развевалось трехцветное французское знамя. Военный мундир его обратился в лохмотья, а голову его прикрывала красная шерстяная чалма; должно быть, он шел босой в течение нескольких дней, потому что ноги его были все в крови и в ранах. Болезненное выражение лица, тусклый лихорадочный взор, отросшая нечесаная борода изменили до неузнаваемости этого офицера, бывшего четыре месяца назад одним из самых блестящих в полку.
Он направился к зданию, обращенному в казармы, где расположились африканские стрелки, и спросил одного из часовых:
— Узнаешь ты меня?
— Нет… нет, господин офицер, — ответил солдат, догадавшийся по лохмотьям мундира о чине вопрошавшего.
— Я капитан Лемблен, — ответил тот.
— Капитан Лемблен! — вскричал удивленный солдат.
— Я.
— Не может быть!
— Почему?
— Потому что он умер.
— И воскрес, — сказал офицер, входя во двор импровизированной казармы.
Несколько офицеров в это время обучали на дворе солдат. Капитан подошел к ним и обратился с тем же вопросом, как и к часовому. Наконец все признали его. Внезапное исчезновение капитана некогда произвело большой шум. Но теперь, увидев Гектора Лемблена в лохмотьях, истощенного долгим рабством, все отказались от своего убеждения в том, что он дезертировал, и признали его пленником, которому для того, чтобы бежать, пришлось употребить огромную энергию, хладнокровие и ловкость. Капитан рассказал заранее сочиненную историю, которой все поверили. Только один из офицеров, лейтенант, посмотрел на капитана и сказал:
— Знаете ли, на свете есть человек, настолько похожий на вас, что его можно принять за вас!
— Вы шутите, де Верн! — воскликнул Гектор Лемблен, смущенный пристальным, холодным взглядом лейтенанта.
— Это вовсе не шутка.
— Однако?
— Я повторяю: на свете есть человек, настолько похожий на вас, что я принял его за вас.
— И вы его видели сами?
— Да, видел.
— Неужели?
— Я встретил его раз вечером.
— Где? — спросил капитан.
— В Париже, два месяца назад, на улице Вивьен, накануне моего отъезда; я был в отпуске всего на несколько дней.
— Это странно! — пробормотал капитан, вернувшийся в Африку единственно с целью затеять ссору с лейтенантом де Верном и увидевший в его словах превосходный предлог к ссоре, тем более, что он не мог набросить на него тени подозрения.
— И это тем более странно, — продолжал де Верн, — что и теперь я также нахожу сходство между вами и тем человеком, которого я видел в Париже.
— Но ведь вы могли заговорить с ним…
— Он имел осторожность убежать от меня.
— Сударь… — остановил лейтенанта капитан.
— Если это были не вы, то к чему же сердиться?
— Вы правы, но…
— А! — грубо вскричал лейтенант, — тут есть «но»…
